– А уже известно, когда именно Миззи приезжает? – спрашивает Питер.
– Сказал, на следующей неделе. А там кто его знает? Это же Миззи.
– Мм…
Ну да, это Миззи. Молодой человек со сложной духовной жизнью и недюжинными интеллектуальными способностями, предпочитающий не связывать себя лишними обязательствами. Вот теперь, после некоторых раздумий, он решил попробовать себя в области искусства; разумеется, никакой конкретики. Вероятно, предполагается, что юноше с его умом и талантом стоит только захотеть, и – как же иначе? – идеально подходящая работа возникнет сама собой.
Эти женщины – его мать и сестры – погубили несчастного ребенка. Да и кто бы сохранился, окруженный таким безудержным обожанием?
По-прежнему зябко обнимая себя за плечи, Ребекка поворачивается к Питеру.
– Тебе не кажется, что все это дикость?
– О чем ты?
– Вот эти фуршеты, вечеринки, все эти чудовищные люди.
– Ну, совсем не все из них чудовищные.
– Я понимаю, но мне просто надоело, что вопросы задаю только я. Половина из них вообще не знает, чем я занимаюсь.
– Неправда.
Ну, или, во всяком случае, не вполне правда. Ребеккин литературно-художественный журнал “Блю Лайт” и в самом деле не пользуется особой популярностью у этой публики – это не “Артфорум” и не “Арт ин Америка”. Нет, конечно, там тоже печатают статьи об искусстве, но еще поэзию, прозу и – о, ужас-ужас! – обзоры моды.
– Если ты не хочешь, чтобы Миззи останавливался у нас, – говорит она, – я подыщу ему другое место.
А, стало быть, все дело в Миззи! Младший брат, свет ее жизни.
– О чем ты говоришь? Сколько лет я его уже не видел? Пять? Шесть?
– Наверное. Ты же не приезжал к нему туда… в Калифорнию.
Внезапное угрюмое молчание. Она что, обиделась на него за то, что он тогда не поехал в Калифорнию? Или это он обиделся на нее за то, что она обиделась? Уже не вспомнить. Во всяком случае, с Калифорнией явно было что-то не так. Что именно?
Вдруг она наклоняется и нежно целует его в губы.
– Эй? – шепчет он.
Она утыкается носом ему в шею. Он обнимает ее за плечо, притягивает к себе.
– Все-таки иногда тяжко, – говорит она, – жизнь какая-то плохо выносимая.
Значит, мир. Но, тем не менее, при случае Ребекка всегда готова припомнить Питеру все его прегрешения бог знает какой давности, каждую мелочь. Кто знает, может, он и сегодня совершил что-то такое, о чем ему аккуратно напомнят в июне-июле?
– Мм, – бормочет он, – в одном я теперь не сомневаюсь: Еленины очки, прическа и прочее – это все на полном серьезе, никаких шуток.
– Я всегда это говорила.
– Разве?
– Конечно. Ты просто забыл.
Такси останавливается у светофора на Шестьдесят шестой.
Вот они: Питер и Ребекка, уже отнюдь не юная чета на заднем сиденье (этого водителя зовут Абель Хибберт, он молодой, резкий, хмурый), прожившие вместе двадцать один год (уже почти двадцать два), относящиеся друг к другу с дружеским участием, хотя и не без иронии… Что касается секса, то его, конечно, меньше, чем раньше, но не то чтобы совсем нет, не так, как у некоторых других известных Питеру пар с многолетним стажем, и, тем не менее, в его годы хотелось бы иметь побольше явных свершений, испытывать более глубокое и сильное удовлетворение от достигнутого. Хотя, если разобраться, все не так уж плохо, вовсе нет. Питер Харрис, насупленный ребенок, угрюмый подросток, обладатель нескольких неглавных призов, подошел к данному этапу своей жизни, имея определенное общественное положение, свое дело, любящую жену… Вот он едет домой, чувствуя на шее тепло ее дыхания.
