На самом деле это невозможно себе представить. С кем бы он разговаривал, ходил за продуктами, смотрел телевизор?
Сегодня тем, кто целует, будет он. Скорее всего, когда все начнется, она обрадуется. Разве нет?
Он целует ее. Она с готовностью возвращает поцелуй. С готовностью? По крайней мере, ему так кажется.
Сейчас ему уже, пожалуй, было бы трудно описать, что он чувствует, когда целует ее, вкус ее губ – уж слишком он смешался для него с его собственным. Он дотрагивается до ее волос, сжимает их в горсти и слегка тянет на себя. Первые несколько лет он обращался с ней грубее, пока не понял, что ей это уже не нравится, а возможно, и никогда не нравилось. Но все равно остались некие подобия прежних движений, как бы разыгрывание того, что происходило в те времена, когда все еще было внове и они занимались любовью с утра до вечера. Впрочем, даже тогда Питер сознавал, что его влечение к ней – лишь часть более общей картины; до нее он знал более страстный (хотя и менее чудесный) секс с тремя другими женщинами: первая изменила ему с его соседом по комнате, вторая – с фовистами, а третья… третий роман был чистой нелепицей. Секс с Ребеккой был совершенно замечательным с самого начала, просто потому, что это был секс с Ребеккой, а значит, с ее мудростью, нежностью, глубиной – в общем, с тем, что, по мере того как они все лучше и лучше узнавали друг друга, он затруднился бы назвать иначе, как полнотой ее бытия.
Она пробегает пальцами по его позвоночнику. Кладет ладонь на его ягодицы. Он отпускает ее волосы, сжимает согнутой в локте рукой ее плечи – он знает, что ей нравится, когда он крепко ее обнимает (одна из его фантазий о ее фантазиях: кровать исчезла, он удерживает ее на весу). Свободной рукой с Ребеккиной помощью он задирает ее футболку. У нее круглые маленькие груди (однажды, чтобы продемонстрировать величину, он приставил к одной из них бокал для шампанского; где это было – в летнем домике в Труро или в бед-энд-брекфест в Марине?), с годами ее соски слегка утолщились и потемнели – теперь они ровно с кончик его мизинца, а по цвету – как карандашные ластики. Когда-то они были меньше и розовее. Кажется. Питер из тех редких мужчин, которых не тянет к молоденьким женщинам, чему она отказывается верить.
Мы всегда беспокоимся не о том, о чем следует, не правда ли?
Он захватывает губами ее левый сосок. Бьет по нему языком. Она мурлычет. Это превратилось во что-то особенное: прикосновение губами к ее соску, и ее ответ, это музыкальное постанывание на выдохе, и короткая судорога, проходящая по ее телу, словно она сама не может поверить, что все это опять происходит. У него эрекция. Честно говоря, он уже сам не понимает, да, в общем-то, ему и не важно, когда он возбуждается сам по себе, а когда от того, что возбуждена она. Она крепко обхватывает его спину. До его ягодиц ей уже не дотянуться. Ему приятно, что ей нравится его зад. Он снова и снова кружит кончиком языка вокруг ее затвердевшего соска. Слегка постукивает пальцем по другому. Сегодняшняя ночь в основном будет посвящена ей. Это часто выясняется уже в постели (когда, кстати сказать, они в последний раз занимались любовью не ночью и не в постели?). И обычно связано с тем, кто кого целует первым. Стало быть, это ее ночь. В этом эротичность происходящего.
У нее жировая складка на животе, потяжелевшие бедра. Ладно. Знаешь, ты, Питер, тоже не порнозвезда.
