Святые люди не по вам,
Их всем наукам обучили,
Мозги, как нужно, им вложили.
Высокий дан им интеллект,
Учёных степеней комплект,
Всю жизнь приходу отдают,
Молитвы каждый день поют.
Всех в церкви молодых венчают,
Затем приплод их освящают,
По жизни в церкви нас ведут,
Придёт пора, – и отпоют.
И после смерти, по записке,
Свечу поставят на могилке,
И будут долго в церкви петь,
Чтоб душу Святостью согреть».
Учитель снова Ильичу:
«Что ж не зажжёшь ты им свечу,
Пошёл, покаялся бы Богу,
Глядишь, простили б понемногу.
Тебе, Ильич, нужно очнуться,
В Святую воду окунуться,
Направить силы всех людей
На возрождение церквей.
Висишь и смотришь ты в окошко,
Стоит в развалинах сторожка,
И что нам нужно предпринять,
Чтоб данный Храм наш воссоздать?».
«Пишите просьбу вы в райком,
Затем пишите вы в горком,
Затем придёт письмо в обком,
Путёвку вам дадут в дурдом.
Хотят все храмы воссоздать,
Царя на трон, на власть призвать,
За что полвека мы страдали,
За коммунизм, за идеалы,
Страдали мы за весь народ,
Богатых брали в оборот,
Святых людей в расход пускали,
Чтоб нам мозги не полоскали».
Стоял и слушал я вождя,
Затем сказал: «Что за брехня!
Расстреливать Святой народ?
Какой же ты, Ильич, урод.
Гореть в аду тебе всегда,
Не видеть света никогда,
Душе твоей покоя нет,
Не мил ей стал наш белый свет».
Учитель мне: «Я не такой,
Поверь мне, мальчик дорогой,
Ты в Храме нашем был крещён,
Ты со Святым объединён.
Могу лишь я слегка соврать,
Но, чтоб народ свой убивать,
Рука отсохнет у меня,
Да проклянёт меня родня».
Ильич с портрета: «Ой, ой, ой!
Ему теперь он дорогой,
Оповещу я педсовет,
И отберут твой партбилет.
Я Леониду Ильичу
Протест в бумаге настрочу,
Теперь не он наш дорогой,
А парень тот, завхоз с метлой».
Летели дни, затем недели,
Как быстро годы пролетели,
Сегодня я пишу для вас:
Пошёл тогда в восьмой «Б» класс.
Ведёт дорожка в интернат,
Вокруг неё поля лежат,
Пруд с блеском солнца за холмом,
Дышу осенним холодком.
Иду к забору, в нём пролом,
Что Зоя сделала тайком,
И Жорик наш стоит с метлой,
Всегда веселый и хмельной.
Переступил порог пустой,
А Жорик мне кричит: «Постой,
Куда ты лезешь напролом,
Ведь есть ворота за двором».
Меня наш Жорик увидал,
В свои объятия забрал,
«Ура» от радости кричал,
Три раза в щёки целовал.
Я рад ему, его приёму,
Я рад и нашему пролому,
В моей душе мой интернат,
Глаза рябиною горят.
«Скажи мне, – Жорик говорит,
А голос у него дрожит, —
Как там отец наш дорогой,
Войны Отечества герой?».
«Спасибо, – говорю в ответ,
Отвешиваю комплемент,
В глаза, чуть тусклые, смотрю,
Ему негромко говорю, —
Лежит отец-герой, болеет,
Осколки в голове ржавеют,
Одна нога совсем немеет,
Друзья его придут, жалеют.
За лето всё на наш откос
Я пару раз его отнёс,
Ходить совсем не может он,
В ушах стоит тревожный звон».
«Ты молодец, ты наш завхоз, —
С грустинкой Жорик произнёс,
Стою я здесь перед тобой,
Здоровым будет наш герой.
А повар наш, наш добрячок,
Моряк отважный, толстячок,
На фронте смерть не догоняла,
В миру его она прибрала.
От ран оправиться не смог»,
«Прости грехи его, наш Бог», —
Сказали детские уста,
Глаза глядели в небеса.
Стоял у клумбы, ждал линейку,
Не забывал я ту лазейку,
Где очень добрый наш толстяк,
Быка глодать давал костяк.
Я вспомнил те Святые слёзы,
Когда со мной случились грёзы,
Меня обнял наш добрячок,
Он лучший в мире толстячок.
Звенит звонок, мы в строй все встали,
Учителя к нам подбежали,
