– Третий ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод. Имя сей звезде «полынь». И третья часть вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки… Эти строки из Откровения Иоанна Богослова, Апокалипсис, Новый Завет… Впечатляет?
Блюменкранц подложил раскрытый блокнотик с цитатой из Библии ближе к Ромашину.
– Оставь себе, Витя, может, пригодится…
– Я – атеист, Блюм, а это значит… – беззлобно проворчал Ромашин. – Я – пустой горшок, из которого выплеснули помои, но ничем не наполнили. Я ни во что не верю. Просто существую.
– Можно, не верить, Витя, но твое «просто существую» определено сверху.
– Хватит, Блюм, проповеди читать. Сейчас мне это ни к чему.
– Но ты посмотри, какое совпадение! Какое, получается, пророчество, написанное во времена Иисуса! – оживленно воскликнул Блюменкранц.
Ромашин снисходительно покачал головой.
– Древние тексты можно, как угодно, трактовать, приспосабливать к современным событиям.
– Как угодно?! – возмутился Блюменкранц. – Трава полынь ещё называется чернобыльник. Звезда «полынь»! Чернобыль!.. Какое удивительное совпадение, Витя! Нет, это великое пророчество!
– Ну, хорошо, Блюм! Я рад, что ты проникся мудростью древнего писания. Пусть тебе это принесёт счастье на земле твоих предков.
Ромашин тоскливо осматривал мокрые, обвисшие, испорченные, печатные листы.
– Но ты сам, пророк, будешь перепечатывать пустозвонство Либермана! У меня ни моральных, ни физических сил не хватит восстанавливать текст, – заявил он доктору. – Вредитель!
– Печатать?! Одним пальцем? Я тебя умоляю, Витя. До отъезда не успею.
– Блюм, этот словесный понос меня раздражает! – Ромашин нервно потряс испачканными, мокрыми листами, будто тряпками. – Я не смогу себя заставить всё вновь перепечатывать! Катастрофа!
– Надо Розочку Мильскую просить…
– Твою скрягу, Розу- колобка?! – возмутился Ромашин.
– Зачем мою?! – негромко возмутился доктор. – Нашу, Витя! Нашу!
– Я тебя умоляю, Блюм! Она ж из дома бесплатно не выползет.
– За три рубля Роза для меня всё сделает, – успокоил Блюменкранц. – Она жадная для других. Для меня, Витя, она очень и очень добрая. Для неё я – потенциальный жених с видом на за границу!.. И сколько же тут, скажите на милость, испачканных страничек? Десять? Я думал, меньше. Тогда рубликов за пять, думаю, упрошу.
Ромашин страдальчески поморщился, тяжко вздохнул. Блюменкранц, сложив пухлые губы трубочкой, вяло подул на листы, будто пытаясь просушить бумагу.
– Старинные рукописи получились, жёлтенькие! Будто египетский папирус! – неловко пошутил он. – Вот вам историческая ценность… – на хмурый взгляд Ромашина поспешил вернуться в реальность. – И что же там пишет в передовице товарищ Либерман? Эссе про атом?
– Про атом ни слова. Либерман хранит мудрое, политические молчание. И несёт очередную ахинею!
Руся выглянула из-за косяка двери.
– Надо позвонить в милицию! – потребовала она.
Блюменкранц испуганно вжал голову в плечи.
– Не надо милиции, Руся! Я вас умоляю, девочка моя. Дайте дядюшке Блюму тихо-тихо свалить на свою дальнюю Родину.
– А вы, дядюшка Блюм, всё-таки предатель и трус! – смело заявила Руся. – Бросаете настоящую Родину в самый трудный момент!
Блюменкранц, соглашаясь, покачал склонённой головой.
– Бросаю, Русичка, бросаю. Евреи всегда ищут лучшей жизни на стороне.
