– В чем дело?
– Да вот… пожаловался Кадав, – я пытался вызвать по 02 коду патруль для наружной охраны, а начальник местной полиции даже и слушать меня не хочет. Грозится арестовать за хулиганские шуточки.
Надежда сама взяла микрофон.
– С вами говорит Рэлла Тальконы. Пригласите, пожалуйста, к инфокому вашего заместителя.
После нескольких секунд тишины в настенном динамике послышался шорох бумаги, затем кто-то нервно икнул.
– з-заместитель н-начальника полиции Стекольного Истек Ларки слушает.
– Надеюсь, хоть вы знаете, в каких случаях называется код 02?
– Да, Рэлла Тальконы.
–Тогда выполняйте заявку. И вашего бывшего начальника тоже включите в состав патруля рядовым охранником. Адрес, я надеюсь, еще раз вам повторять не нужно? – и отключила инфоком.
Кадав готов был от стыда провалиться на месте.
Надежда разулась, забралась в кресло с ногами и съежилась. Ее начинало знобить. Кадав заметил. Принес одеяло и укутал свою Праки.
– Патруль прибыл. – Тихо сказал он. – На улице все еще льет. Вы отдохните пока, Рэлла Надежда. А мы с Альгидой быстренько съездим в магазин за продуктами. Вам уже пора обедать. Мы купим что-нибудь перекусить. Вы не беспокойтесь, Бернет останется с Вами, а дверь я запру. И поставлю наружную охрану в подъезде.
Надежда приподняла голову:
– А с чего ты взял, что я беспокоюсь? Я просто замерзла.
– Мы быстро!
Мать Кадава тихо побрякивала посудой за занавеской. И слышно было, как снаружи яростно громыхает гроза. Надежда постепенно согрелась и, кажется, все-таки задремала.
Проснулась она от тихого перешептывания Кадава и Альгиды.
Служанка расстроилась:
– Мы разбудили Вас, простите…
Альгида с кастрюлькой теплой воды в руках и синей металлической кружкой, повешенной на большой палец, повела Надежду мыть руки. Вход в санблок – маленькую темноватую комнатку: и душ, и туалет и умывальник вместе, был с кухни. И здесь та же неистребимая чернота на стенах, толстые проржавевшие трубы от потолка до пола, тошнотворный запах плесени и канализации. Надежда непроизвольно отметила, что вода в кастрюльке, явно отсвечивающая голубизной, не иначе покупная, как и только что раскупоренный флакон пенки для рук и новейшее полотенце.
Стол, накрытый белоснежной, еще хранящей складки и запах упаковки, скатертью, сервировался по всем правилам дворцового этикета и только для нее одной. Надежда, естественно, возмутилась и потребовала поставить приборы на всех.
– Мы же не на дипломатическом приеме, в конце концов! Посторонних тут нет.
Остальная посуда и приборы оказались отнюдь не из сервиза, страшноватыми и разнокалиберными.
Телохранители принялись за еду без лишних уговоров.
Мать Кадава сесть за стол отказалась категорически. И Альгида все еще суетилась, подавая на стол. Вот она с радостной улыбкой поставила перед Надеждой нарезку сочной копченой рыбы.
– Вот, Рэлла Надежда, Вы такую любите! Представляете, здесь, в такой глуши!… У нас, ее и то почти месяц не было…
Рыбу Надежда, действительно, любила и поэтому сама не ожидала, что лишь от вида предложенного блюда ей станет плохо. А уж когда ее ноздрей достиг аромат копчености, она стремительно вылетела из-за стола, зажимая ладонью рот.
Она стояла на коленях на мокром выщербленном кафеле. Желудок был пуст, но ее упорно выворачивало наизнанку до резких спазмов, до желчи.
Альгида у нее за спиной чуть не плакала, не зная, что делать.
– Уйди отсюда! – рыкнула на нее Надежда, – и выброси эту гадость!
