Наряд, сука, – дело святое! - страница 4




Рассказ оперуполномоченного уголовного розыска лейтенанта милиции Петьки о либидо, гастрономических пристрастиях, и чем всё это кончается

– Короче, начиналось всё довольно прозаично. После того как мы с тобой вчера славно отобедали в нашей тошниловке, ты, как водится, двинул домой отдыхать, а я, чтобы не терять времени даром, пошел «проверить по быту» свидетельницу по делу Карасёва.

– Эта та, что похожа на белокурую Жози из «Неуловимых мстителей»? – припоминаю я.

– Да-да, именно она! Ну так вот, для установления более тесного психологического контакта устроились мы на диване. И обстановочка, понятное дело, соответствующая, располагающая к близкому душевному общению: музыка, вино и муж в загранкомандировке. А следовательно, его неожиданного визита, как в плохом анекдоте, ожидать не предвидится. Слово за слово, процесс пошёл уже, то есть мы резвимся голыми на диване, и в этот момент…

– Звонок в дверь, – предполагаю я.

– Не угадал, хуже – пучить меня начало. Так живот закрутило, что уже не до любви, в туалет мне надо, и перед женщиной как-то неудобно. И вот в этот момент раздается звонок в дверь. «Папа!» – кричит моя дама, ну это в смысле тесть. Сбросила меня с себя и, сграбастав мою одежду, запихнула меня вместе с ней в чулан. А в чулане темно, света нет. Чувствую себя, как чёрт в заднице у праведника. Слышу, дама моя щебечет где-то за стеной, мол, спала, звонка не слышала. А я, значит, чтобы времени зря не терять, согнулся собрать свои шмотки с пола и, поверь мне, совершенно непроизвольно выпустил газы. Да не просто выпустил, а с присвистом каким-то и даже треском, ну ровно как перфоратор работает. Прислушался папа и интересуется у моей дамы, что, мол, там такое происходит. А она оказалась деваха сообразительная и давай втирать ему: то да сё, у соседей ремонт, стену сносят. Ну стену так стену. Я для закрепления успеха ещё пару раз давление в кишках сбросил. Полегче мне стало. За стеной вроде как тоже всё нормально, папа домой засобирался. А тут другая напасть навалилась, покруче прежней. Глаза у меня резать начало. Помещение-то маленькое, а содержание ядовитых газов в атмосфере чулана во множество раз превысило все мыслимые допустимые нормы, для нормальной жизнедеятельности обычного человека. Но, как водится, беда не приходит одна. У меня ещё и в горле першить начало. Чувствую, вот-вот кашлять начну. Прикинь, положеньице! И вот, чтобы хоть как-то облегчить свою участь, я нащупал какую-то тряпку на вешалке и давай ей над головой размахивать, ну вроде как вентилировать. Что-то зацепил, и оно грохнулось мне на голову. В этот момент дедушка распахивает дверь чулана, а там я в одних трусах, размахивающий женской ночной сорочкой над головой, и при этом наравне с потрясающими впечатлениями на этого блюстителя семейной нравственности обрушивается волна такой невыносимой вони, что дедушка, мягко говоря, растерялся.

– Картина, достойная кисти великого Дали, – давясь от смеха, вставляю я.

– И не говори. Терять уже было нечего, а жить захотелось, спасу нет! И не то чтобы дедушка своим визгом «убью!» произвёл на меня неизгладимое впечатление, просто всё был готов отдать за глоток свежего воздуха. И как был в трусах, так и рванул на улицу.

– А твоя одежонка?

– Да какая одежонка! Говорю, в одних трусах на улицу убежал. А шмотки она мне потом в окно выкинула.

Представив эту картину и стараясь не лопнуть от смеха, я спросил Петьку: