Наши лучшие дни - страница 55

– Ты отлично, великолепно справляешься, дорогая.

Мэрилин запрокинула лицо, ожидая поцелуя в губы.

За несколько недель до первого дня рождения Венди появилась на свет Вайолет.

– За тебя, Лиза, мне волноваться никогда не приходилось.

Так однажды сказала мама, стоя возле кухонной раковины: пустой взгляд устремлен в окно, на лице – все признаки измождения. Тот год тянулся под знаком Джиллиан. Родители друг с другом не разговаривали. Совсем.

– Почему? – спросила Лиза.

Неплохо, когда о тебе волнуются; конечно, не все время, а изредка. Если же этого не происходит, можно по крайней мере не усугублять положение озвучкой, особенно за мытьем брокколи.

Мама обернулась к Лизе – лицо успело снова стать узнаваемым, обыденным, натянула улыбку:

– Потому что ты у нас умничка и лапочка. Только это я и имела в виду.

И вот она, умничка и лапочка, девятнадцать лет спустя на четырнадцатой неделе беременности – в постели доктора философии Маркуса Спира, своего коллеги и начальника. Маркус преподает промышленную и организационную психологию (Лизе видится в специализации особая ирония). Также видится ей, из выигрышного положения на спине, что Маркус Спир – большой поклонник Джеймса Паттерсона[33]: вон, все полки его опусами уставлены. До сегодняшнего дня отношения Лизы с Маркусом Спиром характеризовались дружескими подтруниваниями, и тем удивительнее сейчас Лизе доверительность в интонации, с какой она нынче пригласила Маркуса Спира прогуляться. Маркус Спир, благослови его Господь, не позволяет себе сексуальных излишеств. Он, если так можно выразиться о любовнике, вдумчив и выдержан, от него знаешь чего ожидать. В сексе он подкупающе неуклюж, все внимание сосредоточивает на том, чтобы не сделать что-нибудь не то, – поэтому Маркус Спир и не замечает перемен в Лизе: ни ее набухших грудей, ни слез, которые чуть было не пролились после акта. Короче, он осторожен и нежен, а Лиза изнывает. Ей теперь все время хочется, но только не с Райаном. Вчера докатилась – мастурбировала в туалете для инвалидов на четвертом этаже, распялившись между поручнем и стеной, воображая – отчасти невольно, зато с хищной страстью – героя «Сумерек»[34], юного вампира на серебристой «Вольво».

С того ужина в доме родителей Райан снова ушел в себя – не то чтобы с концами, но все же на изрядную глубину. По утрам, когда Лизу тошнило, он преспокойно спал. Не пошел с Лизой на плановый двенадцатинедельный осмотр. Когда Лиза поднимала тему отпуска по уходу за ребенком или покупок для ребенка – всем своим видом выражал крайнюю степень утомления. Но главное – Райан физически выключился из Лизиной жизни. По ночам она часами лежала без сна, и некому было погладить ее по спине, утешить. Новая должность предполагала кучу дополнительных обязанностей – Райан ни разу не поинтересовался, каково Лизе приходится – в ее положении да с такой нагрузкой. Наконец, даже речи не было об удовлетворении на самом примитивном, животном уровне – а у Лизы в прямом смысле свербело, не иначе из-за гормонов; она даже терлась об угол кухонного стола, лишь бы хоть что-нибудь почувствовать. И этот же неуемный зуд толкнул Лизу в постель к поклоннику мейнстримовской криминальной фантастики.

Спустя несколько секунд Лиза тщилась – и не могла – представить собственное лицо. Да разве способна она – большеглазая зануда с волосами мышиного оттенка – на столь безумный, дикий поступок? Нет, все дело в чрезмерном сексуальном возбуждении, да еще в отчаянии – дайте, дайте мне сиюминутное, примитивнейшее из удовольствий, а на последствия я плевала. Секс с Райаном у Лизы был в последний раз в то катастрофическое, аномальное утро трехмесячной давности. На вялого Райана в кои-то веки накатило, и вот результат: чужая постель и тошнота – ее вызывает дитя, которому вряд ли светят отцовские заботы.