Наши лучшие дни - страница 54

Они стали целоваться, но через считаные секунды Мэрилин отпрянула.

– Но я… я могла бы… – Ладонь забралась ему в трусы-боксеры. – Я могла бы тебя ублажить.

– Ну что ты, солнышко, не утруждайся. Или… погоди, ты нервничаешь? Боишься, что больно будет?

Ее левая рука оставалась на прежнем месте. Она качнула головой.

– Родная, что случилось?

Мэрилин легла рядом, прижала ладони к глазам.

– Сказать, откуда мне известно, что сегодня как раз восемь недель? От кассирши в супермаркете. Она спросила, сколько нашей деточке, – тут-то меня и осенило. Доктор ведь говорил, что через восемь недель уже можно. Просто, Дэвид, я своего тела не узнаю́. И это ужасно, особенно когда я с тобой, потому что наша близость – такое счастье, такое… – Как ни странно, Мэрилин не плакала; наоборот, в голосе сквозило безразличие. – Мое тело мне больше не принадлежит. Я себя потеряла. Конечно, я о таком слышала, и не раз, да только не верила. И потом, я так устала. Прости. Не получается у меня, вот в чем дело.

Дэвид придерживался другого мнения. За женой он наблюдал с трепетным восторгом. Мэрилин умудрялась управляться по хозяйству, действуя одной рукой (на свободном плече лежала Венди). Мэрилин снова взялась за Апдайка – читала «Кролик вернулся»[30], пока Венди спала. Мэрилин пела дочке «Голубую луну»[31] и песню из «Сорвавшихся с цепи»[32] голосом столь убаюкивающим, что Дэвид и сам почти отключался. От мысли о возможностях ее тела, о молниеносной перемене, которую сотворило с ней материнство, у Дэвида буквально дух захватывало.

Он взял ее за руку:

– Милая, лучше тебя никто не справился бы.

– Никто! Как бы не так! – возразила Мэрилин. – Вчера в библиотеке я видела одну женщину – трое детей, младший – как наша Венди. У матери никаких проблем. Собранная, знает, чего ей надо. Я же, как полусонная, возле полок с новинками шаталась, а домой пришла – гляжу, пуговка на блузке расстегнута. Лифчик виден. Да еще от меня теперь… пахнет. Ты, наверно, чувствуешь. Ведь пахнет, да?

По правде сказать, запах имел место. Раньше Мэрилин брызгалась туалетной водой, теперь, в запарке последних восьми недель, про воду забывала. Пахла чем-то сугубо человеческим. Но Дэвиду это даже нравилось. Больше того – возбуждало. Он словно открывал жену с другой стороны.

– От меня прежней мало что осталось, Дэвид. Я больше не… Короче, я погрязла в быту, и я теперь… я пресловутый сосуд. Практически без содержания.

– Малыш! – Дэвид воспользовался моментом, чтобы обнять ее, и она поддалась.

В том, что Мэрилин не рисуется, Дэвид не сомневался. Конечно, она всерьез считает себя бесформенным, инертным, сексуально непривлекательным существом. Клушей.

– Ты никакой не сосуд. Ты живая, – мягко заговорил Дэвид. – Ты моя красавица, ты идеальная мать нашей дочурки, и сейчас я люблю тебя сильнее, чем когда бы то ни было.

Мэрилин находилась так близко – их разделяли всего несколько дюймов, – что Дэвид не мог толком разглядеть выражение ее лица. Он видел только распахнутые глаза – огромные, оливкового оттенка.

– Спасибо, что родила мне дочь. – (Поцелуй в лоб.) – Спасибо, что заботишься о ее здоровье. – (Поцелуй в скулу.) – И ее безопасности. – (Поцелуй в шею.) – Спасибо, что делаешь меня столь счастливым. – (Очередь ладони, оснований каждого из пальчиков.) – Спасибо, что ждешь меня с работы.

В качестве завершающего аккорда Дэвид погладил Мэрилин по волосам: