Маша закрывает глаза. Вот бы ей это больше не снилось.
Должно быть, таблетки все же действуют. Ее мысли текут неспешно и бессвязно, не цепляясь одна за другую. Это плохо. Никогда не знаешь, куда унесут тебя такие мысли.
Она берет с тумбочки телефон. Но никому звонить она не будет.
У нее тоже есть секрет. Иногда она любит разговаривать сама с собой. Как шутила бабушка: приятно поговорить с умным человеком. Жаль, что альцгеймер сделал эту шутку неактуальной.
Да, Маша любит спонтанные монологи. Чтобы это не выглядело совсем уж шизофренично, она записывает их на диктофон. Так солиднее. Это уже не бред, это автофикшн.
Вот только Маша никогда не переслушивает свои записи.
«Мне иногда кажется, что я живу вместо кого-то другого», – говорит она и умолкает ненадолго.
Ничего, программа уберет паузы.
«Нет, не так. Это было бы слишком просто. Синдром самозванца, только и всего. Нытье в расчете на похвалу. Чтобы кто-то непременно бросился тебя утешать: у тебя такой голос, Маша… такой талант. Нет… здесь все иначе. Кто-то другой живет во мне, вместо меня».
«Это не бред. Я его чувствую. Это он не дает мне любить никого. Он студит мое сердце. Он не дает мне даже улыбаться. Он, а вовсе не этот мерзкий шрам. Если я вдруг забуду о нем, он мне напомнит. Стоит просто закрыть глаза».
«У него нет имени. Но иногда мне хочется назвать его как-нибудь. Северус. Или Северин. Не знаю. У него должно быть такое… северное… отмороженное имя. Тогда будет шанс, что он сдохнет когда-нибудь. Растает. И отпустит меня. Проклятый снежный король».
Диктофон отключается. Больше Маше нечего сказать.
Она уже проваливается в сон, как вдруг приходит еще одно сообщение. Маша одним глазом смотрит, от кого, и касается пальцем экрана.
«Маш, прости, – говорит Крис. – У меня тут одна штука сама собой написалась. Пришлось напеть на телефон, а то забуду потом. Это типа такой ночной трек, ты послушай прямо сейчас. Мне важно твое мнение. Только слушай в наушниках… и не смейся».
Маша не смеется. Открывает звуковой файл.
В наушниках слышно, как Крис тихонько берет несколько аккордов на гитаре, задавая ритм, и начинает петь из затакта:
Ты мое солнце.
Пусть они все говорят, что ночь будет вечной.
Странная вещь:
я вижу твой сон.
Я вижу твой сон.
Сердце бьется так часто,
так часто,
как будто сейчас
разобьется на части.
У Крис слабенький голос, но Маша над ней не смеется. И никогда смеяться не будет. Кто же смеется над разбитым сердцем?
Кстати, мелодия удалась. Она совершенно взрослая. Совершенно летняя. Сумрачная и теплая, как этот удивительный вечер.
«Мне оч нравится», – пишет Маша.
В ответ – пылающие сердечки.
Чуть позже случается еще одна удивительная история, которой могло бы и не быть, и никто бы об этом не узнал, и ничего бы не изменилось.
Утром Крис открывает группу ВК для абитуриентов. Там – свежие списки тех, кто успешно прошел собеседование. Себя она видит сразу: Кляйн Кристина Генриховна. Ни с кем не спутаешь. Но там нет Марии Талашевой.
Она смотрит на часы. Начало десятого. Черт дернул ее проснуться так рано. Но ведь и в приемной комиссии какой-то гад проснулся засветло, чтобы вывесить список.
Недолго думая, она находит в контактах группы телефон приемной комиссии.
– Бессонова хотелось бы услышать, – говорит она официальным тоном.
– А кто его спрашивает?
– Из Комитета по культуре.
Кто-то на том конце прикрывает трубку ладонью. Что-то шепчет в сторону. Ему что-то отвечают. Абонент возвращается:
