Все действие длится недолго — от силы секунд двадцать. Но мне кажется, час-полтора, не меньше. Когда Дима отстраняется, шумно выдыхаю.
— Правда плохо себя чувствуешь? — спрашивает хрипло.
Усиленно киваю, все еще ощущая во рту привкус его языка, и нервно сглатываю.
— Тогда пораньше ложись. Я схожу поиграть в шахматы к Филиппычу, ладно? Вернусь не поздно.
Филиппыч — это наш сосед и бессменный компаньон Димы по игре в шахматы. Годами друг друга обыгрывают, и не надоедает.
— Конечно, — киваю, радуясь, что он у меня такой понимающий. — Я пока посмотрю телевизор, дождусь тебя…
— Иди спать, Ясмина, — отрезает он и уходит.
9. Глава 9. Лютая ненависть
Ясмина
— Ненавидь меня, — шипит отец, сложив на груди руки. — Мне твоя любовь не нужна. Ненавидь меня и бойся! Страх, он гораздо живучее, чем любовь, и более действенен.
Я сижу на кровати, застеленной жестким, колючим покрывалом, и ежусь. Деревянные стены крохотной лесной лачуги давят, будто сжимаются.
Секунда, и я уже не взрослая я…
Мне снова двенадцать, я опять со всех сторон круглая девочка с почти наголо остриженными волосами. Смотрю на свои пухлые руки, выпирающий животик и объемные ноги, которые еле влезли в поношенные спортивные штаны. Не верю, что я снова здесь, будто никуда не исчезала.
Твержу себе, что мне надо проснуться, и не могу. Кошмар засасывает со страшной силой, а вокруг все такое реальное, что уже не понимаю — сон ли это или явь?
Выдыхаю и вижу пар — вот насколько в комнате холодно.
Можно потеряться в собственном сне?
Отец возвышается надо мной как гора. Он крупный мужчина, сильный почти как медведь и такой же волосатый — густая борода, шевелюра, даже на руках темно-коричневая поросль.
— Запомни хорошенько, — продолжает он рычать. — Я не из тех придурков, которые сдувают пылинки со своих дочерей, потенциальных жертв насильников. Я тебя вымуштрую, ты у меня вырастешь сильной, способной за себя постоять! Не то что твоя мать, слабачка… Она не слушала меня, развелась со мной, и вот результат. Она в могиле, а мне теперь нянчиться с малолеткой. Но я о тебе позабочусь как следует, хотя мог бы бросить. Цени! Когда нападут насильники, дашь сдачи. Настанет день, когда скажешь мне спасибо. А теперь подняла свою толстую жопу и пошла со мной на пробежку!
— Т-там холодно… — тихо шепчу, чувствуя, как начинают стучать зубы.
Но отцу все равно. Ему всегда все равно на мои жалобы или просьбы.
— Штраф пятьдесят приседаний за споры! Ну? Пошла!
Тут же предчувствую, как будут дрожать мышцы, как сведет судорогой правую ногу. Глаза влажнеют, размазываю по щекам слезы, но перечить не смею, иду за отцом на улицу.
Начинается ад под названием «тренировка».
После полутора часов бега, приседаний, отжиманий, наклонов и прыжков я устала, мне холодно и тошнит от того, что хочется есть. Отцу плевать, он продолжает зверствовать.
— Вперед, жирная хилячка, вперед…
Дождавшись, когда он ненадолго исчезнет, решаю сбежать через лес к деревне. Однако не пробегаю и полукилометра, как чувствую за спиной его противный смех.
— От меня не сбежишь, Ясмина! Я вездесущ…
Отец оказывается прямо передо мной, вырастает до невероятных размеров, становясь выше деревьев, которые нас окружают. Я, наоборот, будто уменьшаюсь, превращаюсь в букашку, которую он может легко раздавить. И он давит, окуная меня в темноту, полную боли.
Очухиваюсь ото сна, сажусь на постели. Хлопаю себя по щекам и чувствую, что они мокрые. Опять рыдала…
