Я очень хорошо помню тот крохотный деревянный домишко посреди леса. Пахнущее плесенью место, где отец учил меня уму-разуму. Наверное, и на смертном одре буду помнить лачугу, холод и голод.
Отец забрал меня к себе жить в двенадцать. На тот момент я была пухленькой домашней девочкой с волосами по пояс. Через полгода уже не узнавала себя в зеркале, поскольку превратилась в коротко стриженный скелет, обтянутый мышцами.
С понедельника по пятницу мы жили в городе, где отец работал, а на выходных и каникулах ехали в ту лачугу, и начиналась совсем другая жизнь.
Частенько школьные дни также прихватывались. Учителя закрывали на мои прогулы глаза, ведь я — дочь полковника полиции. Ему верили, и мне было некуда деваться.
После того как я нарастила достаточно мышц, отец посчитал, что я готова к новому уровню тренировок. Начал заниматься со мной карате. Однако каратист из меня получился прямо как дротик из разваренной макаронины. Не мое занятие. Да и невозможно это — выстоять перед мужиком, который вдвое больше тебя, будь ты хоть трижды ловкой, сильной и тренируйся хоть двадцать четыре часа в сутки.
Такие вот поездки в лес неизменно заканчивались синяками, ссадинами, вывихами и прочей «прелестью».
Единственное, что мне со временем понравилось в тренировках, — бег.
Только во время бега я чувствовала себя по-настоящему свободной. Тысячу раз представляла, что убегу далеко-далеко, и отец ни за что меня не догонит.
Когда мне стукнуло шестнадцать, и на меня начали обращать внимание мальчики, отец совсем слетел с катушек.
— Ты понимаешь, что тебя за любым углом могут изнасиловать и прибить? — орал он на меня день через день. — Лучше тренируйся и старайся, жирная корова!
В шестнадцать при росте метр семьдесят я весила сорок восемь килограммов. Была почти дистрофиком, но это не мешало ему меня обзывать.
Тот год стал переломным во многих смыслах. Отец посчитал, что раз я уже почти взрослая, значит могу учиться выживать в тайге самостоятельно. И началась череда еще более жесткой муштры.
Отец учил меня разводить огонь, ставить палатку, охотиться, ориентироваться без помощи компаса — всему, что казалось ему полезным для выживания.
Наступил день, когда я проснулась утром в палатке, а он исчез. Оставил меня в лесу одну с запиской-заданием, где было указано, что я за сутки должна вернуться в деревню, откуда мы с ним начали маршрут. При этом забрал всю еду, воду и спички.
Мне понадобилось больше суток, чтобы дойти до места. Когда вышла к деревне, от счастья плакала навзрыд.
Очень надеялась, что такая проверка завершит череду походов с палатками, но это оказалось только началом. Походы продолжались с завидной регулярностью, а задания усложнялись.
Однажды я поняла — настанет день, и он отведет меня так далеко, что я уже не смогу вернуться. Помру в этой тайге от голода или попросту потеряюсь.
Решила действовать превентивно.
Когда папаша в очередной раз отвез меня в лес, я исчезла на самом деле. Готовилась заранее — маршрут, план побега, сбор денег, предметов первой необходимости. В моем «рюкзаке выживания», как я его назвала, находилась масса всего, в том числе и Тотошка, мой любимый плюшевый песик, единственное напоминание о маме. В тот раз отец оставил меня в тайге на неделю, и я пошла ровно в противоположном направлении от того места, где он должен был меня ждать.
Путь к спасению был неимоверно сложен, и все же я его прошла. До сих пор больно вспоминать, как именно.
