– Они достоверны, мой повелитель, – поклонился Аглям-мурза. – Ближайшее будущее все и покажет.
А Тохтамыш вновь покачал головой, но куда неистовее:
– Мои Огланы возненавидят меня, если узнают, что я вот так запросто отдал Тимурленгу этот город, а с ним и Персию, живьем меня съедят. И правильно сделают, – добавил он.
Аглям-мурза потупил взор и покорно молчал, давая своему хану выговориться. Купец-разведчик хорошо понимал и все тревоги хана, и его правоту. Никогда бы окружение хана Золотой Орды не простило ему, если бы он позволил отдать Персию простому беку из Мавераннахра. Расчлененный улус Хулагуидов должен был принадлежать только Золотой Орде и законному хану из рода Чингизидов.
– Спасибо тебе, мой верный Аглям-мурза, – сказал Тохтамыш. – Твои сведения бесценны, клянусь Аллахом, и заслуживают доброго вознаграждения. А теперь ступай, накупайся в банях, оденься, как тебе и положено. Мы еще успеем поговорить.
– Да, мой хан, – встав на колени, поклонился Аглям-мурза и тут же покинул залу.
А хан Тохтамыш еще долго смотрел перед собой, и недобрые отсветы молний проносились в его узких азиатских глазах.
В тот вечер в окружении малой свиты он выехал из дворца и неспешно двинулся по тесным и шумным улицам Сарая, наблюдая за своими поданными. Кто узнавал его, сразу же низко кланялся, иные падали на колени. Кому-то Тохтамыш мог и милостиво улыбнуться. Но злость и гнев, щедро данные ему от природы, вдруг начинали против воли заполнять бурными волнами его сердце. И шли эти волны внахлест, вскипали, грозились потопить все вокруг. Еще три года назад все эти людишки – знатные беки, купцы, ремесленники, крестьяне – вот так же кланялись ненавистному самозванцу Мамаю, падали перед ним на колени. Мог ли он простить им такое? Наверное, да. Такова природа власти: кто наверху, перед тем остальные и ползают в пыли, и оттого мир полон войн, в каждой из которых даже самый невеликий князь пытается подняться чуть выше, перемахнуть еще пару ступенек, хитростью ли, силой, обманом стать сильнее и богаче. Чтобы увереннее попирать тех, кто окажется у его ног. Тохтамыш зло усмехнулся: и все же так хотелось взять плеть, пустить коня вскачь и бить по этим вот спинам, по головам возможных предателей. Ведь если завтра он, хан Тохтамыш, хоть немного станет слабее, они выберут и ему замену.
Неожиданно хан увидел, что навстречу двигается конная процессия. И всадники держатся так, словно сопровождают Оглана. Двое из всадников были явно недомерками – мальчишками, их головы едва виднелись из-за конских голов. Князь Василий! – разглядев греческие далматики, понял Тохтамыш. – Вот кто едет к нему навстречу. Его заложник, почетный пленник, бесценное сокровище великого князя Дмитрия, его первенец. Которого он, хан, так удачно и предусмотрительно уволок, как барана, к себе в Орду. И оттого держал на коротком поводу прославленного полководца, великого князя московского Дмитрия Донского! Пусть днем и ночью помнит о своем сыне великий князь, пусть будет тише воды ниже травы, и служит хану Орды как верный пес.
Едва процессии сблизились, как почти все охотники-татары спрыгнули с коней и встали на колени перед ханом, и глаз не смели поднять на Тохтамыша. Только Курчум-мурза, старый Ахмат, сам учивший молодого хана охоте, да три русича остались сидеть в седлах. Оба татарина, а с ними Добрыня и Митька низко склонили головы, и только Василий приветствовал хана коротким и упрямым кивком:
