Наследники Ексекюляха. Интеллигенция Якутии - страница 31



Он был воистину первым, осознавшим свое предназначение, выразителем духа народа, его глубинной сути. Алексей Кулаковский, начиная с первого опубликованного стихотворения «Заклинание Байаная» и кончая стихами советского периода, пытался показать прежде всего праздник жизни, радость земного существования. Нет, вероятно, в нашей сибирской поэзии первых десятилетий ее развития таких мощных и одновременно изысканных сравнений, которые использованы поэтом для описания таежных рек, нет такого жизнеутверждающего напора, с которым передана смена времен года, когда в зимнее оцепенение тайги буквально врывается гомон проснувшихся весенних голосов, когда, словно по команде с неба, крошатся ледяные панцири рек и по всей Якутии бежит зеленая волна наступления весны и короткого северного лета.

Венцом творчества Алексея Кулаковского стала поэма «Сновидение шамана», в которой панорамность жизненных картин, широта художественного мазка подчеркивают страстные духовные пророчества автора, его надежды на лучшее будущее народа. Монолог белого шамана представляет собой авторскую проповедь в защиту добра и справедливости, мира и спокойствия всех людей Земли.

В апокалипсических видениях этого жреца народа современному читателю близка его тревога за сохранение среды обитания человека, глубоко волнует протест против всемирной бойни, надвигающейся в начале века на целые народы планеты. И разве здесь герой поэмы ошибся, предсказывая:

Одна в Европе страна
Особо опасной кажется мне,
От ее устремлений я
Отвожу в смятении взгляд…
Это Германия.

Философское осмысление жизни вообще присуще творчеству Кулаковского. Поэтом владела духовная тревога, но взгляд его на мир отнюдь не пессимистичен. В программных произведениях якутского автора постоянно звучат вопросы: как гармонично развивать культуру небольшого народа, который живет в тесном контакте с большими нациями и объективно испытывает на себе их огромное влияние? Можно ли в таком случае сохранить самобытную индивидуальность? «Передаться Америке, Японии, Китаю? – спрашивал Кулаковский в своем „Письме к якутской интеллигенции“, написанном в 1912 году и, к сожалению, до сих пор не опубликованном. – Нет, этот номер не пройдет. Те нас быстро задавят в борьбе за существование. Белоглазый, большеносый нучча (т. е. русский. – В. Д.), не говоря уже о даровании православной веры, гораздо ближе нам, милее и родственнее их…» И далее поэт делал вывод: «Единственным рациональным средством является наша культивизация и слияние с русскими…»

Жизненный и творческий путь Алексея Кулаковского говорит о сложности и противоречивости поисков истины на ранних этапах развития национальных литератур страны. Здесь духовные про зрения переплелись с вполне объяснимыми заблуждениями, неустанная просветительская работа, культурное подвижничество сочетается с наивными романтическими порывами.

Поэтому творчество Алексея Кулаковского отнюдь не одномерно, а по-своему глубоко и разнообразно. Его судьба – пример трудного и мучительного осознания правды своего века, выражения национального идеала красоты. Как он сам пророчески писал:

Бурно прожить,
Жадно дышать,
Горечь испить,
Радость вкушать,
Через беды-несчастья
Смело идти —
Вот для чего
Стоит родиться! 
* * *

Вышеприведенные строки Кулаковского перевел замечательный русский писатель Владимир Солоухин. Он также находился среди тех, кто в Москве отстаивал наследие Алексея Елисеевича.