Наследство последнего императора. Том 4 - страница 10

– Кабы что? – спросила Новосильцева.

– Ничего! – выдохнул он. – Не твоё это.

Она медленно покачала головой:

– После того, что случилось со мной… Может стать и моим, – тихо возразила Новосильцева.

– В поездах искать надо, – решительно заявил парень. – Да как? Они на колёсах живут. Мясо коптят в дороге, водку курят, веселятся. Есть такие у них вагоны – срамные. Они туда девок и баб собирают. Кого за деньги, кого обманом. В блудни превращают, в бесомыжниц12. Иных воруют – те насовсем пропадают. И следов не найти. Истреблять их, чехов, – всех! Как волков бешеных, – неожиданно выкрикнул он. – Ужо будет им Чехия, попомнят и Рассею!

Помолчав, спросил хмуро:

– Ты вроде, из военных будешь? Значит, правду говорят, нонче бабы даже на фронте воюют?

– Воюют, – подтвердила Новосильцева.

– И стрелять умеешь? – он глянул на рукоятку браунинга.

– Выучилась, да.

– Хорошо, – сказал он с завистью. И быстро спросил: – Научишь?

– Что, прямо сейчас? – удивилась Новосильцева.

– Нельзя тут, – возразил парень. – Услышат – тебя прогонят со двора, и мне достанется. Потом. Скажу, когда…

Резко распахнулась дверь бани, зазвенела щеколдой от удара в стенку.

На пороге стояла пожилая крестьянка в красном дубасе13, в голубой, вышитой на рукавах сорочке, в тёмно-зелёных полусапожках. На голове – лёгкий плат, похожий на монашеский, но вышитый серебряной нитью по краям, открыто только лицо.

Властно глянув на Новосильцеву, она обернулась к парню и – грозно:

– А ты чевой-сь закатился сюда? Сказано же: не тревожить её.

– Не, маманя, я не сам, – смело заявил Никифор. – Мимо шёл, слышу – зовёт барышня.

– Не тебе тут слушать и видеть. Ты куда направился? Туда и ступай!

– Соломонида Наумовна, миленькая, – взмолилась Новосильцева. – Не ругайте его!

– А что Соломонида? Тебя, девица, никто не спрашиват. Помолчи.

– Как же мне молчать? – жалобно сказала Новосильцева. – Ведь я жизнью вам обязана. Век молиться за вас буду и всю вашу семью, и за Никифора тоже.

Соломонида свысока усмехнулась:

– Молиться? Ты? – и непонятно, чего в её тоне было больше – насмешки или пренебрежения. – Ужо вы нам намóлитесь! Всё от вас имеем. Князь тьмы у нас есть, чехособаки тоже имеются. Одних московских молитв, антихристовых, не хватает.

– Я… – робко сказала Новосильцева. – Я не то хотела сказать… – её снова прошибла болезненная испарина.

– Вот и помолчи, всем лучше будет, тебе – первой, – заявила Соломонида. – А ты, Никиша, ступай. Там Серёнька заявился. До тебя чтой-то у него. В конюшне он, с отцом. А ты, девка красная, – приказала Новосильцевой, когда Никифор закрыл дверь. – Хоч, знаю, и не девка… Сорочку задери-ка.

Положила Новосильцевой на живот широкие, жесткие, как доски, ладони, и затихла, словно прислушивалась. Потом твердыми пальцами аккуратно ощупала Новосильцеву – от груди донизу и по бокам.

– Болит где?

– Вроде бы нигде, – неуверенно ответила Новосильцева.

– Так и надо, пора, – с удовлетворением произнесла Соломонида. – С того света, почитай, вернулась. Не думала я, что из лихоманки выйдешь. Из заражения – по-вашему, по-городскому.

Сейчас, вблизи, Новосильцева разглядела знахарку подробнее. Лет не меньше сорока, но лицо гладкое и матовое, без единой морщинки, только у глаз крохотные лучики. Из-под черных соболиных бровей смотрели необычайно яркие синие глаза. Одета недешево, хоть и по-крестьянски. На груди староверческий крестик без распятия, на листочке, – женский.