Как же попасть на этот чертов поезд?
И тут будто солнечная искра попала ей в глаза.
Около пыльного куста придорожной облепихи стоял странный господин, явный иностранец. Небольшого роста, чуть выше Новосильцевой, но крепко сбитый и с виду физически сильный, господин своим круглым лицом, южно-азиатскими черными глазами в круглых очках напоминал японца, или, скорее, малайца. А в остальном – европеец. Он был в мундире капитана французской армии, офицерских брюках и в русских высоких сапогах – сильно избитых, но зеркально начищенных. На ремне через плечо у него висела портативная фотокамера фирмы «Кодак». Занимался он не менее странным делом.
Французский малаец медленно, очень осторожно снимал с колючих веток облепихи прозрачные янтарные ягоды, долго нюхал каждую. Потом неторопливо клал её в рот и медленно жевал, чуть морщась.
Однако не солнце сверкнуло в глаза Новосильцевой, а искрящееся великолепие высших орденов Российской империи и королевства Бельгии на груди любителя облепихи.
Сиял высший бельгийский Орден Короны – звезда из пяти концов мальтийского креста. Русские награды впечатляли больше. Два офицерских Ордена Святого Георгия четвертой степени, Святой Станислав, Святой Владимир с мечами, дающий награждённому право на потомственное дворянство. И даже Орден Святой Анны. Были еще у капитана и ордена других стран – Новосильцева их не знала.
Похоже, франко-азиатский кавалер приготовился к какому-то торжеству: обычно, на каждый день, военные носили скромные колодки с орденскими лентами.
Новосильцева поколебалась и решительно шагнула к сверкающему господину.
– Hallo, mijn Heer Grondeys! – весело сказала она.
Тот резко обернулся к ней, потом едва заметно, но вполне учтиво поклонился:
– Hallo, gerespecteerde mevrouw! Kennen wij elkaar?
– Nietecht.25
– Но вы меня знаете?
– Я о вас знаю. Правда, немногое. Хотелось бы побольше.
– Понятно, – кивнул капитан. – Вы читали мои статьи.
– Ваши статьи очень интересные. Но о том, что мне про вас известно, в газетах не пишут.
– А где пишут? – заинтересовался капитан.
Она не ответила, загадочно улыбаясь. Потом многозначительно повела глазами вокруг.
– Давайте лучше по-русски, – предложила Новосильцева. – С голландским у меня плохо, к тому же, опасаюсь, мы привлекаем внимание.
Ничьего внимания они не привлекали. Иностранцами Сибирь сегодня не удивить. С первых дней гражданской войны, развязанной в России странами Антанты, сюда хлынули англичане, французы, немцы, итальянцы, американцы, китайцы, японцы, корейцы, арабы. Мелькали даже индусы в фиолетовых чалмах и негры в форме французских зуавов – ярко-красные шаровары, синие куртки, турецкие фески. Только голландцев почти не было. Поэтому даже такая редкость и знаменитость, как военный репортер Лодевейк Грондейс из королевства Нидерландов, мало кому была известна в Сибири. Разве что тем, кто привык читать газеты, в первую очередь, иностранные. Или тем русским солдатам и офицерам, кто недавно воевал на Юго-Западном фронте.
Похожий на азиата голландец еще раз сверкнул на солнце грудью, которая ярче засияла радужной эмалью, золотом и серебром.
Он внимательно изучал лицо сестры милосердия – красивой, однако исхудавшей, измученной. Вид у иностранца был такой, будто он держит на ладони пушистого зверька, быть может, белку; она помахивает хвостом, однако на своей ладони он чувствует ее холодные лапки и готовые к делу острые коготки.
