Наследство последнего императора. Том 4 - страница 26

Медленно извлекла из кофра сжатый кулачок, слегка раскрыла его – империал блеснул на солнце. Она снова зажала монету в ладони и отступила на шаг.

Носильщик молча курил и сплёвывал в сторону. Наконец спросил коротко:

– Сколько там?

– Семь с половиной.

– Два таких.

– А если нет у меня больше?

– Шестьдесят тысяч давай. Хотя кому они нужны, твои бумажки. Так что по семь с полтиной двух николашек возьму. Или никак, – и сплюнул желтой табачной слюной.

– Хорошо. Получишь, – помедлив, согласилась Новосильцева.

– Ну-с, тогда… можно попробовать. Давай.

– Нет, братец, – возразила Новосильцева и отступила еще на шаг. – Сначала карту. В первый класс.

Носильщик поднялся, почесал в затылке.

– Вона какие сестры милосердные нонче пошли! Православному человеку не верят.

– Я верю, – заявила Новосильцева. – Всем православным верю. Но сначала карту. Я барышня простая, только по-другому не будет. Не хочешь, найду того, кто согласится.

– Что с тобой поделать… – нехотя и будто с огорчением сказал носильщик. – Оно, конечно, пожалеть надо такую молодую да пригожую. Ладно, жди, не сходи с места.

Вернулся носильщик через четверть часа и сунул ей в руку проездную карту – похожую на казначейский купон, в разноцветно-денежных узорах.

Новосильцева повернулась спиной к толпе и внимательно изучила билет: поезд «Екатеринбург-Иркутск», класс-вагон МОСВ24 прямого сообщения, второе купэ, место тоже №2. Штамп станции. Без имени, на предъявителя.

Мимо них медленно прошел высокий господин в верблюжьем пальто и при котелке, с сигарой в зубах. Приостановился, вынул сигару, блеснул золотым зубом. Глянул с любопытством на Новосильцеву, на ее кулачок, в котором она зажала монеты, хмыкнул и прошел мимо. Новосильцева дождалась, пока барин в верблюде уйдет подальше.

– Получи, любезный.

Носильщик цапнул монеты, одну попробовал на зуб.

– Годится? – осведомилась Новосильцева.

– Вроде оно и есть, – согласился.

– Такие нынче носильщики пошли: сёстрам милосердия не верят. Не «вроде», а настоящее золото, – упрекнула Новосильцева.

– Так время ж такое. Никому верить нельзя. Только мне! – хохотнул носильщик.

Новосильцева с сомнением посмотрела на очередь:

– Как же я на перрон попаду? Такой хвостище.

– Сказал же тебе – там, почитай, все безбилетники. У кого карта – тот уже в вагоне. Ты – сразу к офицеру, помимо очереди. Пропустит, – заверил носильщик.

– Благодарю за билет. Спаси тебя Господь.

– И тебя пусть сохранит.

– Только вот что, дядя! – вдруг жестко отчеканила Новосильцева. – Если обманул с билетом или места не будет, знай: можешь даже не прятаться. Не уеду – под землей тебя сыщу.

И взглянула так, что носильщик отпрянул.

– Да ты… да ты што-от, девка! Что б я?.. Вот те крест святой!

– Я за твой крест и гроша ломаного не дам в базарный день.

– А хошь, я провожу тебя, стану у вагона, пока не уедешь. Тогда поверишь?

– Может, и поверю. Ступай к поезду. И жди меня.

– Побежал!..

К турникету пришлось пробиваться. Люди с жадной завистью глядели на неё, угадав счастливую обладательницу билета, и расступались с большой неохотой. Она уже хотела окликнуть чешского офицера, который продолжал тихо разговаривать с солдатами. В этот момент офицер поднял голову, снова бросил рассеянный взгляд на толпу и возвратился к разговору.

Новосильцева торопливо повернулась к перрону спиной.

У турникета стоял надпоручик Ярек Кучера, начальник того эшелона, в котором Новосильцеву едва не изнасиловали чехи.