– Я… я даже не знаю, что и сказать… – шёпотом произнесла Новосильцева, чувствуя подступивший острый комок в горле и близкие слёзы.
– Ну-ну, не раскисай, не ко времени! – приказал Потапов.
– Абрам Иосифович, – она обняла старика и поцеловала в волосатую щеку, пахнущую лошадиным потом. Потом неожиданно для себя самой схватила его тяжёлую загорелую руку и тоже поцеловала.
– Да ты что творишь? – прикрикнул Потапов и добавил. – Совсем с разума девка съехала… Мужику руку лобзать! Я ж тебе не поп ваш.
– Абрам Иосифович… – начала Новосильцева.
– Тихо, девка! – вдруг шёпотом приказал Потапов. – Слушай!
Сверху издалека донеслось глухое рычание автомобильного мотора, звонко заржали лошади – чужие. Своих Новосильцева уже научилась узнавать по голосам.
– Всё! – заторопился Потапов. – Спаси тебя, Господь! – и перекрестил Новосильцеву. – Ни в коем разе наверх не выходи! – повторил он.
И неожиданно погладил её по голове.
– Прощевай! Хорошая ты девка, хоть из господ, да ещё из мирских. Пришлась ты нам.
Когда Потапов исчез, Новосильцева достала из коробки четырнадцать патронов. Остро отточенной стальной шпилькой сделала на конце каждой пули насечку крест-накрест, превратив их в разрывные. И принялась заряжать обойму, одновременно прислушиваясь.
Сначала сверху доносились невнятные голоса – чехи спрашивали о чем-то Потапова, он отвечал. Потом раздались крики:
– Wo ist deine rote Bolschewikenhure? Zeige sie, oder deine Familie erschissen wird19! Давай красную суку, будем всю семью твою здесь пиф-паф!
– Я ж вам в который раз, ваше благородие! – срывающимся голосом убеждал Потапов. – Нет её в избе, была – правда, была! Хворая была, ночевала – мы ж не знали, что вы её искать почнёте! А нонче нет её в дому!
– Все пистро у твор! У твор, indenHof20 все пошли! Быстро-быстро, давай-давай! Los-los!
Загремели шаги в сенях, потом топот подкованных сапог. Затрещала мебель. Послышался звон разбитой посуды.
– Где вона? Где? Стреляем тебя и всю семью твою!
Новосильцева почувствовала, как по спине заструился холод. «Придётся выходить. Вот и конец», – усмехнулась.
Сапоги застучали по лесенке в светёлку, и наверху загремела мебель – похоже, опрокинули кровать и комод.
Новосильцева загнала обойму в рукоятку пистолета и сняла его с предохранителя.
Сверху послышались крики:
– Вонявка! Тут вонявка21!
Так, нашли её флакон с остатком французских духов. Их Новосильцева оставила специально для Гашки – та просто млела каждый раз от волшебного аромата, но попросить для себя не осмеливалась.
– červené prostitucezde!22
Чехи спустились на первый этаж, ещё что-то разбили и потопали на двор.
Новосильцева прикрутила фитиль керосиновой лампы, оставив крохотный огонёк, и кинулась к лестнице.
Люк наружу не открывался, как она ни старалась. Потом поняла: поверх люка – ковровый половик, он и не пускает.
Сосредоточившись и увидев внутренним зрением, как половик поднимается и освобождает люк, Новосильцева выбрала наилучшую точку опоры на лестнице. Упёрлась в люк обеими руками и головой, напряглась что было сил. И когда люк с трудом поднялся, во дворе послышались крики, потом грянул винтовочный залп. За ним несколько пистолетных выстрелов – Новосильцева насчитала шесть.
Она выбралась наружу и бросилась к окну. У крыльца четверо солдат и офицер молча наблюдали, как двое легионеров обшаривают убитых. Здесь они были все, и лежали головами к дому – Абрам, Соломонида, Никифор, беременная Акулина, Мария и Гашка.
