Только вот с отроческой поры задумывался Стёпка: какой дурак открытие охоты придумал весной? Тянет она перелётная-то через хребты Тянь-Шаня, через реки и долины, через бури-ненастья, на Родину тянет. К родным гнездовьям, откуда произошла на свет. Прилетит, а тут нате-здрасьте – дуло из камышей получай! Со школьной скамьи запомнил он стихотворение Заболоцкого о лебедях, вылетевших из Африки в апреле.
И потом по жизни как-то легко запоминал он песни о птицах, отставших от стаи: «Помогите мне, братцы, улететь уже нет больше мочи», – чудилась Степану в незамысловатых этих сюжетах его собственная судьба парнишки-подранка.
Сделав заключительный прогон на поле, Степан вышел из трактора, сел на дернистую целину у лесочка, сцепив на коленях руки. Белоствольные берёзки уже выстрелили зелень молодых, клейких, пахучих листочков, нарядно украсили красноватые ветки. Тихо, умиротворённо чуть шумят они на ветру.
В любое время года, очнись Степан от тяжкой ли болезни из забытья, ото сна ли смутного, по свету, краскам, звукам, запаху узнает родную сторонку.
Любит он всякое время года, но особо страдную осеннюю пору: мужиков, с опалёнными солнцем плечами и выгоревшей головой, молодых баб в белых платках с загорелыми до черноты голыми руками. Старух, вынимающих калачи из новой муки, испечённые в русской печи, бережно, как ребёнка.
На краю деревни мерно бухает молот в кузне, ещё дальше, на пилораме, комариным зуденьем визжит циркулярная пила. Живёт село родное…
Степан поднялся, решил сделать задел на завтра на соседнем поле. Уже взошла ранняя луна, лукаво щурилась одноглазо. «Всё выросло на земле и из земли, – рассуждал Степан. – Всё, что нас окружает, под властью её, Матери-земли. Она нас поит и кормит. Она и кров, и тепло. Недра её бесценны. Живи хоть тыщи лет, без земли не выжить. Случись лихо, она, родимая, прокормит, даже без тракторов и прочей техники, без телевизоров, телефонов и иной мишуры, держись земли, человек! Люби её, холь, оплатит она сторицей. Только в этом суть!»
За плугом чинно шествовали грачи – комиссия…
Между тем всё отчётливее проявляли себя наступающие недобрые перемены в стране, постепенно докатывались они и до малых сёл и деревень. Не верилось сначала мужикам: так вот взять и сломать всё, что достигалось с таким трудом, потом и кровью?
То и дело приносила новости после трудового дня Надежда: кто-то уволился, кого сократили на работе, кто-то уже тронулся с семьёй на новое место жительства, за ними потянулись другие. Население резко уменьшалось.
Вылетели из гнезда дети Царапкиных, один за другим уехали в город. Старший сын после армии не вернулся в родной дом. Второй – после учёбы. В этом году и Верочка поступила в педагогический вуз – считай, отрезанный ломоть. Такая же картина в семье Сергея Дмитриева.
Сергей предложил Степану приватизировать гусеничный трактор, когда всё это только-только начиналось. Степан побоялся:
– Как на меня земляки смотреть станут? Скажут, приехал когда-то с одними узлами, глядь, обзавёлся углами, а теперь и технику хапает, заработал!
– А разве не заработал? – горячился друг. – Решайся, Стёпа, всё летит к чёрту в тартарары. Не ты, так кто-то другой воспользуется моментом.
Степан стоял на своём:
– Как же это так?! Теперь прихвати, а пройдёт время, изымать станут, как у кулака? Не время мне в такие-то игры уже играть, сединам стыдно.
