Наталья Бехтерева. Код жизни - страница 5

^>7

После окончания школы воспитанники детского дома продолжали там жить, но уже были самостоятельными. И на этом этапе многие столкнулись с серьезной проблемой, связанной с появлением собственных денег. Небольшая стипендия, небольшой заработок – это было свое! – и большинство молодых людей тратили всё в первые же несколько дней на вкусную еду, какие-то вещи, а потом голодали почти месяц. Опыт жизни в семье, где существовал бюджет, обсуждались расходы, помог юной студентке мединститута избежать этих ошибок. Но голода избежать не удалось. Голода первого года блокады, голода в Иванове, куда эвакуировали институт.

Жизнь в эвакуации в Иванове, по ее собственным словам, оказалась гораздо более трудной, чем год в блокадном Ленинграде. Спустя много лет, в 1989 году, она получила письмо от врача из Иванова, который очень расстроился, прочитав интервью в газете, где Наталья Петровна упомянула о том, что ее соседки по общежитию в институте, получавшие посылки от сельских родственников, никогда не угощали ее, держа чемоданы на замке.

«Наталья Петровна! – писал этот человек. – У меня к Вам огромная просьба. Неужели Иваново запомнилось только плохим и Вам некого вспомнить теплым словом?»

«Василий Иванович, милый, – отвечала она, – к сожалению, о соседках по комнате – правда, замки на чемоданах были. Ездили девочки к себе в село, привозили все, что могли, включая соболя, обменянного на еду у бедных эвакуированных… Грустно все это. Психологически мне в Иваново было тяжелее, чем в блокадном Ленинграде, где я провела первую зиму и куда вернулась по мобилизации на завод летом 1944 года.

В Иваново я 15 раз сдавала кровь – нужны были и паек и деньги. Прирабатывала. И когда собирали на “бедных” студенток, давала свою десятку, не задумываясь, как бедна была я сама. Я всегда боялась вызвать жалость, а потому, наверное, ее не вызывала. С тех пор я стараюсь прежде всего накормить каждого, кто входит в мой дом.

Что хорошего было в институте? Было два очень сильных профессора. Шкляр – по терапии… эвакуирован, кажется, из Винницы. Сильным был и микробиолог профессор Кричевский. Обучилась в Иваново малярному мастерству – нам поручили ремонтировать общежитие, где мы жили. И дальше “малярила”. Хотя это было, конечно, не самое трудное в моей жизни, бывало и хуже…

Ну что ж, выжила, а могла бы и не выжить. Мне очень, очень жаль писать Вам именно такое письмо – но куда уйти от правды? Мне нравилась в Иваново одна умная, серьезная студентка, хотелось дружить с ней. Но – открытым текстом: “Ты мне ничего не сможешь дать, мне выгоднее дружить с другими”.

Я всегда отвечаю на письма. Единственный раз не ответила, когда написала мне восторженное письмо по какому-то поводу одна из тех, с кем я жила в одной комнате…

Если будете в Ленинграде, заходите к нам в Институт. У нас много интересного, в том числе и в клинике.

С уважением,

Н.П. Бехтерева».

Из-за того, что приходилось часто сдавать кровь, Наталья Петровна на всю жизнь испортила себе вены. Это стало впоследствии ее проклятием, когда она заболевала, очень редкие медсестры могли попасть в вену, чтобы поставить капельницу.

Страшнее всего было в то время остаться без стипендии. Она вспоминала эпизод, когда зимой на уроке физкультуры ее заставили прыгнуть на лыжах с трамплина – для зачета. Никто их этому не учил, и она совершенно не знала, как надо держаться, чтобы не остаться калекой, – именно этого она боялась больше всего. Отказ означал «незачет», и не только потерю надежды на получение высшего образования, но и попросту голодную смерть. И она перед прыжком думала только об одном – не сломать бы позвоночник. На удивление, прыжок оказался одним из лучших среди однокурсников, и тренер, обрадовавшись, предложил ей попробовать еще раз. Девушка ответила: «Зачет есть?» – «Есть». – «Никогда больше!» Родные вспоминают, что после института и до самой смерти Наталья Петровна лишь один раз встала на лыжи в гостях за компанию и прошла буквально несколько метров, сказав, что это не для нее. Страшный урок запомнился навсегда. Как запомнилось и чувство голода. Подобно многим оставшимся в живых блокадникам, она всегда старалась накормить любого человека, который приходил в дом. Это было ее особой заботой. Например, ожидался приход телемастера или курьера с документами, и она говорила: «Надо подумать, чем его завтра накормить». Не говоря уже о постоянных визитерах – водителе, помощнице, аспирантах; без обеда не начинался ни рабочий день, ни деловой разговор.