– Молчать! – гремит сверху. – Первым свидетелем вызываются Тапки.
Тапки медленно шаркают к трибуне, волоча за собой клок кошачьей шерсти. Останавливаются на полпути.
– Тьфу, напасть… вечно прицепится хрень какая-нибудь. То нить зубная, то колтун пыли, то вот это…
Вещи не выдерживают и разражаются хохотом.
– Тишина! – раздается сверху. – Свидетель, клянетесь ли вы…
– Клянусь… – не дают договорить Тапки.
– Что?
– Все! Все клянусь! Мне терять нечего! Нас и так давно уже выбросить собираются… Служишь вот так, служишь, и в один отвратительный день тебя на свалку…
– Это к делу отношения не имеет! Что можете сказать по существу?
– А что мы можем сказать? – говорит правый тапок. – Мы всего-то последние три года как знаем его. И в общем-то жизнью довольны…
– За себя говори! – срывается левый тапок. – Жизнью мы довольны… Это кто же доволен? Я вот совсем не доволен. На мне нагрузка выше. У меня износ больше. Он после перелома правую ногу беречь стал. Вот мне все и достается. До перелома-то жизнь была вообще лафа. Не жизнь, а санаторий.
Правый тапок вздыхает.
– Что? Не так? – спрашивает левый.
– Так… – нехотя соглашается правый. – Его дома почти и не было. На работе все. В разъездах, да в командировках, да на объектах. Мы тихонечко стояли себе в углу и ждали. А если нас в обувник ставили, то это означало, что уехал на месяц… а может, и больше. Можно было только повздыхать, что редко мы свой долг исполняем…
– А потом про нас вообще на полгода забыли, – подхватил левый. – Алекс в детский сад за ребенком пошел и там на лестнице поскользнулся, когда оставалось две ступеньки. Приземлился мягко. Но когда пришел в себя, то понял – нога сломана. Ничто, как говорится, не предвещало.
– Если уж в детском саду взрослые люди ноги ломают, то что о детях говорить? – вклинился правый.
Но левый его опять перебил.
– А еще говорят, на улицах опасно. Все-таки хорошо, что мы домашняя обувь. Максимум, что нам грозит, это быть выброшенными за износ.
– Не отвлекайтесь от сути! – грянуло с потолка.
– Да! – шаркнул левый. – Ну, а потом вы уже знаете. Алекс начал ходить. И нам работы прибавилось.
– Сразу втройне! – вставил правый.
– Ага! Втройне! Скажешь тоже! А вдесятерне не хотите? – выступил левый. – Алекс же все больше дома.
– Так во всем перелом виноват? – спросил голос.
– Это вы у телефона спросите! Или у компьютера! – ораторствовал левый. – Им виднее. Но, насколько я понимаю, не в переломе дело. Он же два года нормально ходит. Только все больше по дому. И вот, что я вам скажу! У него вообще походка изменилась. Шаркающая стала. Неуверенная… Не знаю, как это объяснить…
– Походка н…ужн..о че…ека, – тихо сказал правый.
– Что? Что он сказал? Какого чебурека? Чего на ужин? – посыпалось со всех углов квартиры.
Вещи перекрикивали друг друга. Поднялся жуткий галдеж. Обстановка, которая была и без того нервной, заметно накалилась.
– К порядку! – гаркнул голос. – Всех выслушаем! Придержите пока свое мнение при себе! А вы продолжайте! Так какой чебурек на ужин?
– Я сказал, – смелее проговорил правый, – ПОХОДКА НЕНУЖНОГО ЧЕЛОВЕКА.
Левый посмотрел на него вопросительно.
– Ты так это чувствуешь?
– Да! Именно! Не знаю, что там у него в голове, в душе. Какие мысли и переживания. А только передвигается он, как призрак самого себя. Так, словно и не живет вовсе. И ничего не может с этим поделать. Зарядки, разминки, упражнения. Ничего не работает. Это как болезнь, от которой нет вакцины. И вот что еще. Физика, химия, физиология тут ни при чем. Это какая-то обреченность. Безвыходность…
