Видимо вся буря эмоций написана у меня на лице, потому что Корсаков усмехается, отстраняется, и говорит как-то очень резко, почти зло.
- Ладно, считайте, что вы меня снова не так поняли, Василиса Викторовна. Вы под моей защитой. И вы впредь должны говорить всем, что вы моя женщина, ясно? Просто два слова – моя женщина. Женщина Корсакова. Ясно? Тогда в этой защите сомневаться не будет никто!
Нет, мне не ясно. И я хочу ему ответить, но снова не успеваю ничего сказать!
***
- Александр Николаевич! Дорогой! Здорово! – дверь широко открывается и в смотровую входит громогласный мужчина.
Доктор. Большой. Очень большой.
С огромными руками.
Такими обычно показывают патологоанатомов в кино.
И мне на минуточку даже становится страшно. А вот Корсар явно недоволен. Он же просил нам не мешать! Хотя раздевать меня, похоже, не собирался. Или…
Корсаков встает, поворачивается, говорит вполне дружелюбно.
- Товий Сергеевич! Приветствую. Извините, что пришлось будить ночью.
- Хороший доктор ночью не спит, а бдит! Хороший доктор спит днем, на операции! – он громко смеется.
Я понимаю, что он шутит, но мне все равно жутковато, уж больно он большой. И что он будет со мной делать?
- Так, кто тут у нас? Доброй ночи, красавица. Как звать?
- Ее зовут Василиса…
- Она что, немая у тебя?
Я вижу, что Корсаков слегка шокирован. Не привык, что с ним так разговаривают, но, видимо этому Товию Сергеевичу можно.
- Хм…нет, Товий, она не немая.
- А почему ты за нее говоришь, Саш, а? Непорядок. Я с дамой разговариваю, а он лезет. Ну, красавица? Как зовут?
Чувствую, что челюсти сводит. Но отвечать надо, я ведь, правда, не немая!
- Василиса…. Викторовна…
- Ах, ты еще и Викторовна! Интересно! А лет тебе сколько? Совершеннолетняя?
Я краснею как рак. Да, я иногда выгляжу моложе своих лет. Поэтому все время стараюсь одеться как-то… повзрослее что ли. Никаких кроссовок и кед, только туфли. Никаких джинсов и маек, только платья и юбки…
- Да. Совершеннолетняя. Давно. Мне двадцать четыре года, между прочим.
- Ах, двадцать четыре! «Промежду прочим»… Прекрасно! Молодец, Александр Николаевич. Двадцать четыре. Это хорошо.
- Что, хорошо? – я не очень понимаю, к чему клонит этот странный доктор, смотрю на Корсакова, а он… он что смущается?
Интересно. Надо это как-то… зафиксировать в памяти.
Александр Николаевич Корсаков смущается! Это, наверное, к дождю!
- Ладненько, и что же с тобой случилось, а? Василиса Викторовна?
- Я… меня…
Теперь уже смущаюсь я. Сильно. И рассказывать всю историю при бывшем боссе мне совсем не хочется.
Потому что начать придется, наверное, с того, что случилось дома. Иначе как я объясню, что делала на улице, одна? Поздним вечером?
- Так, дело ясное, что дело темное. Что ж… Александр Николаевич, дорогой мой, тут понимаешь, какое дело…
- Какое? – Корсар хмурится, ну это его обычное состояние.
- Такое дело. Девушку надо осмотреть, а для того, чтобы ее осмотреть, - доктор смотрит на меня, - чтобы ее осмотреть, ее надо раздеть!
Так он говорит, а сам подходит к Корсакову, приобнимает его за плечи – гигант, он его выше! – и ведет к двери.
- А раздевать девушек при посторонних, Александр Николаевич, именно, при посторонних, нельзя. Так что в смотровой остаются только медики! Это значит, что вас, Штирлиц, я попрошу!
Корсар ухмыляется.
- В кино он просил Штирлица остаться!
- А я прошу тебя выйти со мной, Саш. Сейчас придет другой доктор, женский, и поможет твоей…совершеннолетней, ясно? А мы с тобой пока лекарство примем, то самое, которое ты мне в прошлом г
