Взгляды Корсакова, то, как его глаза горели…
Ему понравилось?
Что я за дурочка! Еще спрашиваю! Конечно понравилось! Не понравилось бы – не набросился бы на меня.
А мне? Мне понравилось?
Стыдно, очень стыдно, Василиса Викторовна! Но себе уж признайтесь! Понравилось – еще как!
Отвечала на поцелуй так, словно любимому человеку губы свои дарила! И хотелось продлить, до одури хотелось.
И еще - самой себе я этом было очень стыдно признаться – хотелось, чтобы он не просто целовал. Хотелось, что бы трогал, там, везде…
Господи, какая я испорченная! Просто жуть!
Эта ночь словно все перевернула. Или... перевернет?
Смыла с себя всю грязь, выходить пора.
Полотенце беру, а рядом с душевой висит зеркало.
Да уж.
Только не реветь!
Какая же ты у нас, Васенька, красавица!
Скула синяя, под глазом почти черный фонарь, а вот губы…
Губы распухли вовсе не от ударов отморозков. Зацелованные вусмерть!
Никогда такими не были, в этом я уверена. Хотя с Антоном я любила целоваться, но…
Не думать, лучше пока не думать!
Нужно выходить отсюда.
Чувствую, что совсем упаду – так спать хочется. А в чем выходить? Куцее полотенчико?
Ну, а какая теперь разница? Ему, наверное, уже все равно что на мне. Он меня почти голую видел, что ему это полотенце?
Вообще-то он сказал, что медсестру пришлёт, так что…
Да уж. Прислал.
Выхожу и вижу Корсакова – сидит на кушетке, задумался.
Наверное думает – вот, вляпался я в историю! Нашел себе на голову… «гембель» - так папа говорил, я до сих пор не знала, что это значит, видно что-то очень серьезное.
Поворачивается ко мне, смотрит так… словно ему неприятно меня видеть. Ну, я не удивлена – мне себя тоже видеть неприятно было.
Не лицо, а ужас какой-то.
Вроде не болит сильно, но некомфортно. И самое ужасное, что я забываю о том, какая я «красивая» с этими фингалами. Смотрю на него так, как будто все у меня нормально с лицом, а потом вспоминаю и краснею…
И он еще меня целовал такую!
Почему? Неужели… из жалости?
Но, разве из жалости так целуют? Жадно и… до одури приятно!
Смотрю в пол, понимая, что… хочу еще его поцелуев. Дурочка.
Видимо точно меня по голове шибанули хорошенько.
Мне бы думать о том, что муж угрожает дочь отобрать, а я…
Проснется с утра моя заинька, а мамочки нет.
Ох.
Нет, лучше не надо об этом, а то совсем расклеюсь, рассыплюсь как пирамидка из кубиков, которые так любила моя Сашуля строить.
- Я выйду, Василиса. Тут в пакете вещи, новые только из магазина. Наденешь – позови меня, отнесу тебя в палату, поужинаешь, примешь лекарства.
Голос у него такой низкий, глубокий, такой…это, наверное, называется чувственный. Я раньше любила просто слушать его голос. Иногда даже не важно было что он говорит.
Он на совещаниях, общался с руководителями разных филиалов, а я просто сидела и слушала, слушала…
Вышел. А я осталась стоять.
Сердце как бешеное опять заколотилось.
Посмотрела на пакет с вещами – интересно, откуда он их взял?
Когда успел?
Или у него в багажнике всегда валяются пакеты их бутиков? А размер? Или… его женщины все стандартные? Тогда не факт, что я влезу. У меня грудь большая. И попа совсем не девяносто…
Вспоминаю, как одно время читала запоем исторические любовные романы – я тогда ждала Саньку, лежала на сохранении, и девочки в клинике подсадили на это чтиво, делать было нечего – я тоже начала читать.
Попадались очень классные истории. В стиле Джейн Остин, хотя сама Остин для меня была пресноватой. Я любила страсти.
