Разрывая душный воздух, шагаю по пустому коридору к покоям жены. Оттуда доносятся крики Мусы. Лейле впору молиться всем драконьим богам, потому что я чертовски зол.
— Владыка!
— Хозяин!
Две служанки, упав на колени, прижимают лбы к полу — «рады» встрече со мной. Но их госпожи здесь нет.
Я скольжу взглядом по комнате, складывая в уме мозаику того, что происходило до того, как я вошёл. Одна девушка драила пол, вторая готовила постель для Лейлы. А младенец тем временем надрывался от крика, захлёбываясь слезами.
Муса и сейчас плачет.
Перешагнув через служанку, я иду к люльке. Лицо у несчастного малыша цвета инжира… Откидываю испачканное одеяльце и вижу на маленьком теле красные отметины. Похоже на ожоги.
— Драгхалла[1]… — произношу тихо и беру дитя на руки. — Что здесь произошло?! — ору на прислугу так, что у самого в ушах звенит.
— Помилуйте, владыка! — рыдает девушка. — Госпожа приказала вымыть пол и приготовить постель до того, как она вернётся из купальни, иначе… — всхлипывает.
— Иначе что?! — мой вопль громче криков ребёнка.
— Тридцать ударов плетью на двоих… — шепчет вторая служанка.
У меня перед глазами встаёт красная пелена ярости. Тридцать ударов, значит?!
— Вон! Обе!
С этими двумя позже разберусь. А сейчас я хочу знать, почему плачущего ребёнка бросили в люльке в грязных пелёнках. И что, драконий бог, такое у него на животе!
Подхожу к кувшину, который стоит у кровати Лейлы, и снимаю с него крышку. Сизый дым вырывается из горла посуды, в комнате появляется личный джинн моей жёнушки:
— Чем могу помочь, хозяин? — он складывает ладони вместе и склоняет голову, ожидая приказа.
— Лекаря сюда, — шиплю змеем, — и Дамлу позови.
— Сию минуту, хозяин.
Джинн исчезает, а я расхаживаю по комнате с Мусой на руках. Я не мастер нянчить детей, но мальчик успокаивается. Всё, что было нужно трёхмесячному малышу — чтобы его немного покачали.
Главный придворный лекарь приходит быстро. Осмотрев мальчика, он бледнеет.
— В чём дело? — я подхожу к люльке. — Говори!
— Владыка… — на враче лица нет. — Сегодня днём ребёнок вёл себя беспокойно — отказывался есть и плакал. Он страдал от колик. Я сделал всё, что требовалось, а госпоже сказал, что на ночь стоит погреть ему живот, — он становится ещё белее, чем был. — Я полагал, для этого она позовёт меня.
Не позвала. У Лейлы хватило мозгов положить малышу на живот горячие камни, и не хватило мозгов сначала обернуть их тряпкой. Доказательства я нахожу в люльке — камешки ещё тёплые…
— Дамла у дверей, господин! — из кувшина высовывается джинн.
Ей стоит придумать для себя достойное оправдание. Желание снести головы доброй половине прислуги крепнет с каждой секундой.
— Займись Мусой, — я отдаю ребёнка лекарю. — Заходи, Дамла! — гаркаю.
Смотрительница дворца — женщина почтенного возраста — выглядит как провинившаяся девчонка. Согнувшись в поклоне, она заходит в дверь и семенит ко мне.
— Владыка… — сдавленно шепчет старуха.
— Где ты была? — завожу руки за спину, смотрю на неё.
— В лазарете, господин, — отвечает, не разгибаясь. — Одна из служанок тяжело заболела, и я отправилась туда, чтобы узнать у лекарей…
— Лучше тебе заткнуться! — я делаю шаг к ней. — Моя жена едва не угробила Мусу! — выдыхаю протяжно, потому что от моих криков ребёнок снова хнычет. Надо успокоиться. — Разве я не говорил тебе следить за Лейлой? Разве не приказал сообщать мне обо всём, что здесь происходит?! Отвечай, Дамла!
