Дрожь по телу.
- Бас…
- Сейчас. Подожди.
А я ведь сама разрешила. Он же ничего не нарушал. А значит, у меня и повода нету рыпаться.
Его правая рука – по моей спине. Медленно вниз – и снова вверх. Сминая ткань платья своим плотным движением. Как будто и нет на мне одежды – я чувствую эти твёрдые напряжённые пальцы каждым позвонком. Тело мгновенно покрывается испариной.
Губы вжимаются в сгиб моей шеи.
- Э-это уже не считается обнимать… - шепчу, изгибаясь навстречу. Короткий выдох носом мне в кожу – смеётся.
Вспыхиваю, когда правая рука смещается ещё на дюйм ниже. Он что думает, я не замечу?!
Мгновение – и я перемещаюсь.
На шаг в сторону, к столу, заваленному книгами, свитками, перьями и всякой всячиной.
Бастиан откидывается на камни стены под своей спиной и смотрит на меня, улыбаясь. Ни капли раскаяния на красивом лице. А я забываю возмущаться. Он же видит прекрасно, что я не ухожу далеко. И делает правильные выводы.
Пора бы уже сделать правильные выводы и мне, но я как заколдованная. Это будто меня приковали цепями к стене. Уйти подальше не выходит, хоть ты тресни.
Надо срочно придумать, чем отвлечься. И я начинаю бесцеремонно разглядывать его стол. Скольжу указательным пальцем по истёртым, с позолотой корешкам книг, небрежно сваленных в лохматую стопку. Исторические трактаты, ботаника, жизнеописания древних королей… томик стихов.
Между книг торчит кончик пергаментного листка. Осторожно тяну.
- Так, стоп! – Бастиан вдруг меняется в лице и кидается вперёд, чтоб перехватить мою руку.
Я успеваю вытащить лист и отпрыгнуть в сторону раньше, чем меня поймают на месте преступления. А что, не только ему можно нарушать правила!
Перемещаюсь с добычей по ту сторону решётки. И…
Это портрет.
Девушка с большими, распахнутыми удивлённо глазами. У неё приоткрыты губы – так, будто её только что…
Целовали.
На портрете – я.
Нарисованная чернилами, гусиным пером. Тонкими, изящными, идеально отточенными штрихами. Губы обведены и изображены особенно точно.
- А вот это я забираю с собой! – краснею и прячу за спиной добычу. – Я тебе разрешения рисовать меня не давала!
Впрочем, как и на остальное в ту ночь не давала тоже.
- Не беда. Нарисую ещё, - небрежно отвечает Бастиан.
Вот же… И как на такого прикажете воздействовать? Вздыхаю и перемещаюсь обратно. На этот раз усаживаюсь на стул, от греха подальше.
Грех пока что не двигается и новых поползновений в мою сторону не предпринимает. Мы смотрим друг на друга выжидающе. Что теперь?
И в этот самый момент, когда я, изо всех сил сосредоточившись, пытаюсь всё же придумать безопасную тему для беседы – у меня оглушительно, на всю камеру бурчит в животе.
Бастиан приподнимает бровь.
- Что, так ждала нашего свидания, что не ела со вчерашнего дня?
- Ещё чего не хватало! – изображаю оскорблённое достоинство. – И у нас не свидание.
Бровь продолжает скептически намекать, что я врушка.
- И вообще. Я просто проголодалась. Я очень много ем!
Меня смерили ироничным взглядом, в котором читается: «не похоже». А потом Бастиан вздыхает, наклоняется… и поднимает откуда-то с пола, слева от кровати, целый поднос всякой снеди.
Двигается, ставит на середину постели и кивает приглашающе. Чтобы не истечь слюной, не подавиться и не погибнуть во цвете лет, мне нужно снова вернуться на его постель.
- Судя по всему, не только я не ела целый день в ожидании нашего свидания! – надменно заявляю ему, чтобы скрыть смущение, когда конечно же, так и поступаю.
