– Мы проводим опрос, – ответил Евтеев.
– И кого вопрошаете? – поинтересовался Иван Иванович.
– Всех, кого увидим. Трясем за грудки и спрашиваем, кто же тут взрывать повадился. Люди кивают на вас.
– Ну и погань, – процедил Иван Иванович. – Какие люди?
– Опрос анонимный, источники защищены, – промолвил Евтеев. – Вы не допытывайтесь… вы же хороните – чем больше народа погибнет, тем больше у вас работы, и что же открывается перед вами, как не ваша вовлеченность. С кем-то на паях?
– Я не взрываю! – вокликнул Иван Иванович. – Скажи ему, Марина!
– За вас, Иван Иванович, я не поручусь, – сказала Саюшкина.
– А за кого ты… за кого ты можешь-то? Материальнее, да, трупы мне нужнее, но здесь нельзя отбрасывать и политику, и психов… и лесника! И страдающего без жены фермера! И уголовника «Косматого», и художника-композитора Юпова… стиль Юпова – декаданс. Смысла этого слова я не знаю, но слово это нехорошее. Употреблять его он не гнушается.
СОСТОЯЩЕЕ из одной комнаты жилище художника-композитора Юпова без видимой системы испещрено изнутри пятнами краски. В том числе и окно.
На полу раскрашенные обломки грампластинок, на стенах помещенные в рамы чистые холсты; нагнувшийся Юпов разглаживает на себе мятые штаны.
За занавеской, разделяющей помещение надвое, Виктория переодевается к выходу в свет.
– Ты еще не оделась? – спросил Юпов. – Мне зайти и посмотреть?
– Не вздумай. Я тут же от тебя перееду.
– Да и переезжай, – пробормотал Юпов. – Напросись в салун посудомойкой и хозяин тебя приютит.
– У него есть кому мыть посуду, – промолвила Виктория. – И к чему ты о нем – это подло… он бы не взял меня даже в стриптиз. На все это у него имеется Варвара и он с нею приветлив. В постель не затаскивает. Лучше бы он с ней переспал.
– С твоей блудливостью ему в жизни не сравняться, – сказал Юпов.
– Вероятно. Но с тобой я не сплю.
– Я и не уговариваю, – сказал Юпов. – Заприметив тебя тогда, в салуне, я подумал, какая интересная дама. Прежде она тут не объявлялась. Откуда же она тут взялась? Я к тебе подошел и выяснил, что ты приехала из столицы и остановиться тебе не у кого. Я позвал тебя к себе. И хотя мы спим в разных кроватях, я не разочарован. Для моего творчества ты незаменима – ты позируешь мне, когда я рисую, позируешь, когда я пишу музыку, для живописи подобное обыденно, но без тебя, как модели, я бы и при создании симфоний не обошелся. Раздевайся ты догола, они бы получились поярче. Пожирнее…
– Я толстая? – спросила Виктория.
– Пожирнее в том ракурсе, что погуще. И я бы партитуры не складировал – у меня бы их вырывали. Платили бы рекордные гонорары! Окружали почетом. За громкое имя и картины бы скупали. Помнишь мой шедевр «Женщина под обвалом»?
– Ты его не вывешиваешь, – сказала Виктория.
– Он у меня в хранилище. Скручен и отринут. Ты во что переодеваешься?
– В коричневое, – ответила Виктория.
– В нем я тебя повстречал, – промолвил Юпов. – Хозяин смотрел на тебя сухо, ну а я повелся… воспылал к тебе художественным чувством. Как мужчине, прока мне от тебя никакого. Освободить от тебя мою душу я не сумею – живи…
ПЕРЕЖИВАЯ приступ дисгармонии, художник-композитор Юпов томится в салуне.
Сидящий за стойкой Захоловский воротит нос от глядящей на него Виктории; Александр Евтеев с Мариной Саюшкиной перешептываются между собой; представитель государства Чурин рассеянно следит за лениво танцующей Варварой Волченковой; почтальон Гольцов прихватывает вилкой слипшуюся вермишель и, потряхивая приподнятым комком, обдумывает недавние события.
