В ОСВЕТЛЯЕМОЙ повсеместной заснеженность тьме представитель государства Чурин приближается к многоэтажному дому.
Перед входом в подъезд на пути у представителя государства обнаруживаются укутанные в рванину женщина и старик – притаптывающая Ангелина Лапикова и остекленевший не в связи с опьянением Игнат Мартынович Свиридов.
Вздернув голову, представитель государства их высокомерно обходит.
– Уважаемый! – воскликнула Ангелина. – Вы – это он, я не перепутала? Тот самый, который от государства?
– Ну, тот, – проворчал Чурин. – Тебе-то что?
– Я к вам за спасением, – сказала Ангелина. – Мне нечем топить мою лачугу – дрова все истоплены, и сколько одежды я ни натягивала, от трясучки она не уберегала, колотун-то бил знатный, меня так трясло, что от движения я возмечтала было согреться, но черта с два, и я запаниковала. Концы-то отдавать, сами понимаете…
– А старик? – спросил Чурин.
– Он не со мной. Задачи мы не согласовывали – привязался, да и поплелся… не сказала бы, что непременно к вам. Оторваться я, конечно, пробовала, но он настигал. Резервы в себе изыскивал.
– Старая закалка, – промолвил Чурин.
– И не говорите. Моя безвыходность для Мартыныча – чистый смех. Дров у него не стало еще осенью, когда он растапливал печь, чтобы грибы засушить. От грибного аромата его воротит, а для угощения, если кто придет, они служат ему, как ничто. Дядька-то он хлебосольный. Всеми забытый, печальный… веселиться он умеет! Под настроение он вам и гапака заделает, и на ложках сыгранет, Мартыныч у нас огонь! А у меня огня в доме нет…
– Зажги спичку и будет, – сказал Чурин.
– У такого крошечного не отогреешься. Только расстроишься – вот он огонь, а дубею, ничего с собой поделать не могу, и из-за мебели досада, я же всю сожгла, и мне ее не вернуть, а холод вернулся! Огонь сожрал мою мебель и погас! И я том же окоченении, что и раньше, когда мебель у меня была. Стол, этажерочка… мало, что стулья – кресла. Мягкие, с вишневой обивкой… а я их топором! Мне бы кромсать не их…
– Меня? – спросил Чурин.
– Не вас, – пробурчала Ангелина. – К вам я поклоном.
– Со смирением, – дополнил Чурин.
– Абсолютным, – согласилась Ангелина. – Смуту бы вы мигом пресекли.
– Наверно, – задумчиво промолвил Чурин. – Безжалостно и не медля.
БЕЗВКУСНО, но богато обставленная квартира представителя государства Чурина.
Вытянув руки по швам, не раздевшийся Игнат Мартынович Свиридов стоит у придвинутого к нему стула ни во что не вникающим столбом – смотрящий на него Чурин атакован разнообразием приходящих мыслей.
Ангелина Лапикова, утопая в кресле, жмурится от удовольствия.
– Удобное у вас кресло, – сказала она. – Ручная работа, да?
– Сделано на заказ, – промолвил Чурин. – Не для топки печей.
– Вам и не нужно, – сказала Ангелина. – У вас батареи… я догадывалась, что они теплые, но все-таки притронулась – руку аж обожгло. Комфортно вы существуете.
– А вам что препятствует? – спросил Чурин.
– Как… вы не осознаете? К чему спрашиваете? Вы же отлично знаете, что у нас не имеется средств, чтобы выплачивать кварплату, и поэтому мы ютимся в наших…
– Об этом я осведомлен! – заявил Чурин. – Мне любопытно, почему же до сих пор терпите! Дом, в котором ты сейчас греешься, построен на ваши налоги, и что же вам мешает занять его, захватить, пользоваться электричеством, отоплением, жить по-человечески, как живу я. В доме, кроме меня, ни души! Вторглись бы, вселились, вышвырнули меня прочь, вас же много! Что вас останавливает?
