– Вам требовалась моя помощь.
– Горе не убило в тебе человека, – сказал Иван Иванович. – Другая бы вопила и гримасничала, как макака, а ты все держишь в себе, печешься об удобствах окружающих. Отсюда ты теперь съедешь?
– По идее меня должны арестовать, – ответила Вероника.
– Кто сказал тебе подобную дикость? – удивился Иван Иванович.
– Его одноклассник говорил мне, чтобы я не волновалась, он, мол, меня выгородит, и я не волнуюсь. Повяжут, так повяжут.
– Никто тебя не повяжет, – сказал Иван Иванович. – У нас этим не занимаются, а народ из области примчится к нам лишь в том случае, если тут представителя государства порешат. Из-за художника-композитора они не зашевелятся. Что касается твоего жениха… он был в почете?
– В небольшом. Специальную следственную бригаду не сформируют.
– А конкретно ты высоко о нем думала? – поинтересовался Иван Иванович. – Может, захоронение поярче ты хочешь ему организовать? Тогда тебе не ко мне – забирай его труп и вези куда-нибудь для отпевания, затем выбивай место на престижном погосте, закупайся цветами…
– Брагина закопаете вы, – сказала Вероника.
– Пока он полежит у меня в сарае, ну а весной зарою. Подальше от Юпова, в этом ты мне доверься. Проводить в последний путь приедешь?
– Закапывайте без меня, – сказал Вероника.
– Не черство поступаешь? – осведомился Иван Иванович. – Как по-твоему?
– Его труп – это не он. Он погиб у меня на глазах. Моего Брагина больше нет.
ДЕМОНСТРИРУЮЩИЙ в пьяных ужимках свою радость Александр Евтеев, вихляюще ходя между столами, подливает водку Виктории, «Косматому», представителю государства Чурину; они, как и глядящий на Евтеева из-за стойки Дмитрий Захоловский, разделять его ликование не настроены.
Коллективная жесткость их взглядов переносится и на Марину Саюшкину, поднявшую было рюмку, но, уловив благодаря взорам Чурина и «Косматого» общее настроение, не выпившую.
– Я всех угощаю! – воскликнул Евтеев. – Вы же об этом знаете, ну так пейте бодрей! Потом будете вспоминать, что пили слабо, а халява уже кончится – я бы напоил вас и завтра, но моя работа у вас завершена, и завтра я сваливаю.
– Со мной? – спросила Марина.
– Там увидим, – ответил Евтеев. – «Косматый»! Чего ты будто трезвенник? Надерись, как полагается!
– От легавых я выпивку не принимаю, – процедил «Косматый».
– Я не легавый! – воскликнул Евтеев. – Я от них отличаюсь.
– Поэтому я и пью, – сказал «Косматый». – Но немного. Вашего брата из спецслужб блатные тоже недолюбливают.
– Ладно, – поморщился Евтеев. – Что ты здесь о любви… где ты ее видел? Хотя она существует… барышня! Вы, смотрящая на хозяина.
– Вы мне? – отозвалась Виктория.
– О вас с ним я в теме, – промолвил Евтеев. – Он сказал мне, кто вы ему есть.
– И что вы с этого имеете? – спросила Виктория.
– Я наблюдаю, как вы мучаетесь. Ваше состояние зависит от того, простит ли он вас или не дозреет, а мое ни от кого. Зависело от работы, но данная проблема улажена. Ваш земляк Юпов обезврежен. Вы о нем уже разболтали? – спросил Евтеев у Чурина.
– В общих чертах, – ответил Чурин.
– Ну, ничего, – кивнул Евтеев. – Когда террорист застрелен, хранить его личность в тайне не главное! Ну, почему вы столь угрюмые? Брагина вы не знали, Юпова не выносили – что вас расстраивает?
– Нас раздражаешь ты, – сказал Захоловский.
– Я несколько эмоционален, – согласился Евтеев. – Но вам нужно учитывать то, что моя душа, мой рассудок, они избавились от давившей на них ноши, и я из-за появившейся легкости объяснимо разболтан, поскольку мне легко. Меня ведет! Сверху не сдавливает. Я распрямился, и равновесие в таком положении сохранять сложнее, чем когда согнут. О-ооо! Кого мы видим!
