По лестнице словно бы с небес величаво сходят Волченкова, Дрынов и Доминин.
Стриптизерша впереди, сектант замыкает.
– Ты почему не в зале? – спросил у Волченковой Захоловский. – Кто за тебя подавать будет?
– И танцевать, – промолвил Доминин.
– Но это по желанию, – пробормотал Захоловский. – А вы… в первый раз к нам вы спустились. Почему?
– Мы уважение сотруднику спецслужб пришли выказать, – ответил Доминин. – За его отлов досаждавшего всем террориста.
– Он нейтрализован… спасибо, – сказал Евтеев. – А откуда вы узнали?
– Мы были на крыше, – ответил Дрынов.
– Поближе к небу, – добавила Волченкова.
– На крыше мы слышали взрыв, – сказал Дрынов. – Не я или она, а Он. В лесу.
– По моим расчетам взорван дом фермера Каткова, – сказал Доминин.
– Кем взорван? – промямлил Евтеев. – Юпов же не в живых… кто мог взорвать?
– Вы у меня интересуетесь? – осведомился Доминин.
– Да мне просто интересно, – пробормотал Евтеев. – Нет, я не допускаю, чтобы в вашем захолустье кто-то работал на иностранную разведку, а кто-то иной взрывал… взрыв вы ни с чем не спутали?
– А с чем? – спросил Доминин.
– С ухающей совой, – сказал Дрынов. – Она сидит и орет, ну а мы вслушиваемся. Сова? Она. А террорист молчит. Не думает объявляться. Доказывает взрывами, что он неподалеку, а в руки сотрудникам спецслужб не дается. Схватить его вы предполагаете?
– Он от меня не уйдет, – ответил Евтеев.
– Полномасштабная облава намечается? – спросил Дрынов.
– Знать бы, где ловить, – промолвил Евтеев. – В вашем салуне, выбирая из вас, или в лесных дебрях… черт! Как все сходилось на Юпове!
ЗАГРЫЗАЕМОГО похмельными ощущениями Александра Евтеева везут по чудовищному для него лесу на беспроблемно едущем вездеходе.
Представитель государства Чурин смыслит в вождении, Михаил «Косматый» преуспевает в углубленном созерцании окрестностей, вжавшийся в угол Александр Евтеев дует себе на ладонь. Понюхав ее, испытывает новый приступ головной боли.
– Я его водил побыстрее, – пробормотал Евтеев. – У меня твой вездеход стрелой летал.
– Разящей? – усмехнулся Чурин.
– Мы с Мариной ездили не карать, а к людям присматриваться. Под видом поисков ее отца я вызывал их на разговор и ненароком выпрашивал о взрывах – ради реакции. Движения бровей, хлопанья глазами, отвисания челюсти. По всем этим признакам я думал увидеть промеж них человека, которого мне следует подозревать. Начал я, насколько помню, с Ивана Ивановича. Фермер с лесником были позже.
– Ну и что Иван Иванович? – спросил «Косматый». – В сарае с трупаками тебя не закрыл?
– Поступи он так, – промолвил Евтеев, – я бы его мигом под подозрение взял. Заорал бы из-за двери: «Иван Иванович! Вы тупой лошак! Вы себя раскрыли!».
– Да не ори ты, – скривился Чурин.
– А тебе-то что? – разозлился Евтеев. – Это я с похмелья, и это у меня голова от криков разламывается – от собственных гораздо сильнее, чем от чужих. Логически мыслить мне сейчас затруднительно, но задачу я не снимаю. Применительно к Дрынову.
– Занятно, – хмыкнул Чурин.
– От чего он был со мной столь напыщен? От террориста он натерпелся. Если бы он ее слышал, моя пьяная болтовня могла бы его взбесить, но Дрынов с нами не сидел – ошибочность моих суждений прошла мимо Дрынова, и он изгалялся надо мной не в наказание за нее. Дрынова вело что-то, менее лежащее на поверхности. До взрыва автобуса он обычного шофера уже отличался?
– Не замечал, – ответил «Косматый». – И вот! Затыкать тебя, когда ты трешь о Дрынове, я не стану, но автобуса ты не касайся. Мне это будто финкой в подбрюшье. Не хватает мне автобуса… уважал я на нем прокатиться.
