Небесное чудо - страница 2

И лошадь смирилась. Но ведь она же была лошадь, животное, которой хозяин, господин необходим. Не то человек. Власть хозяина над ним должна быть мудрой, чтобы не убить, не растоптать души Божьей. Вот ведь и народ, о котором говорят, что он невежественный, грязный, пьяный, он что? Таков сам по себе или непосильная ноша труда сделала его таким. Почему Иисус, обратясь именно к обремененным трудами, сказал:

– Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас; возьмите иго Мое на себя и научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим.

Находящимся под тяжким бременем трудов бывает очень трудно обрести этот самый заветный покой души. Труд сверх сил угнетает человека и лишь кротость и смирение, дарованные милостью и любовью Христа, дают возможность человеку подойти к золотой мере труда по силам, а может статься и своего – в меру дарованных талантов труда, радостного, назначенного свыше, в лоне которого и обретается покой души, в котором только и может поселиться, и жить Бог в душе человека. Но к этому надо идти долго путем духовного восхождения.

Лежащая на шее лошади рука была спокойна и тверда. Глаза Александра блестящие, светло-коричневого цвета смотрели остро и победоносно. Но взгляд его бегал и никогда не был спокоен и открыто обращен на собеседника. Он всех всегда судил в сердце своем. А понимания знания того, что это грех, не угодное Богу внутреннее состояние, не было. Знать то он знал, что «не судите да не судимы будете» да вот только не прижилась в нем, не вошла пока в плоть и кровь эта евангельская истина. От того и греха этого в себе не видел.

– Будь здоров, Александр Александрович. Ишь, погода какая ясная, воздух чистый, прозрачный. Радость и бодрость в каждой клеточке играет. И вальдшнепы да утки-кряквы сами в суп просятся. Не сообразить ли поохотиться? – пожимая руку Александру, говорил сосед его по имению и всегдашний партнер по охоте Кузьменко Иван Прохорович.

– Будь здоров, Иван Прохорович, – отвечал молодой хозяин тоже молодому своему соседу. На лице Александра расцвела дружелюбная улыбка, рука ответила на рукопожатие соседа, словом, внешне всё выглядело как нельзя лучше. Но мысли, эти скрытые ото всех делатели и истинные устроители нашей жизни, заметались и во мгновение осудили приветливого Ивана Прохоровича. Так или примерно так выстраивалось внутреннее осуждение Александра: – Фу ты, вот ведь расшаркиватель нарисовался, поэтишка недоделанный, слова в простоте не молвит. Красивости да любезности, а в кармане шаром покати. Фу-ты, чтоб тебе …, – продолжал он мысленно подбрасывать соседу подобную гнусность, а языком вел любезнейший диалог на вид полный искренности и радушия. – Да, надо бы собраться, осень добрая стоит. Поохотиться не грех. Правда сейчас дела…, дела…

– Ишь ты, Александр Александрович, да ведь дела всю жизнь и на охоту времечко дается. Только почувствовать его надо. Вот оно и сложится, как душе угодно. Не так ли?

Заядлый охотник Александр быстро согласился с соседом, а в мыслях понеслось:

– Опять не охота будет, а сентиментальщина у ночного костра. Стихи, разглагольствования о науке, о народе. Тьфу-ты! – он не любил это, хотя разговор и даже жаркие споры поддерживал, чтобы не прослыть простаком, недоучкой и непатриотом. На самом же деле, о чём бы он с радостью говорил – это о бабах, о своих мужских победах, о грязных, пошлых делишках в этой области, где он преуспел, был мастак и любил всё это до страсти. С давних-прадавних времён по роду передаваемый это и был его собственный «сок», в котором он «варился».