Небо на ремонте - страница 4



Измена

И надвое шпагу свою о колено!
Измена!
Добро бы еще на дворе постоялом
случилось такое…
А то – в королевстве. В моем.
В постоянном.
В парадных покоях —
измена!
Ну что ж, инструменты для пыток готовы.
Темницы – темны, и надежны оковы.
А может быть, проще исправим оплошность?
Эй, стражники! Плаху тащите на площадь!
. . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . .
Изменница молча сидит на тахте.
Ее сигаретка дрожит в темноте.
Она не боится темниц и оков.
Она переносит все это легко.
Измена!

Прощальный романс

И настает печальный час.
И по проспекту городскому,
себя доверив гороскопу,
уходят женщины от нас.
Навстречу истинной судьбе,
навстречу игрищам и торгам
они уже спешат с восторгом —
они уверены в себе.
А по прудам идут круги,
и в старом парке гаснут клены…
Еще нежны, но непреклонны —
уходят женщины к другим.
Они спешат на дальний свет
(да будет он хоть трижды ложным!)
и остаются в нашем прошлом.
Ведь в нашем будущем – их нет.
А мы? А мы им всё простим
и, улыбаясь, выйдем в вечер.
Но не вослед пойдем. Навстречу.
Навстречу женщинам другим.

1980

Во втором приближении

Я на первых порах
свою ноту замалчивал.
Голосили – блаженные.
Только жизнь оказалась гораздо заманчивей
во втором приближении.
Я обжегся на первом.
Но прочь причитания!
Это ли поражение?
Мой бесформенный мир приобрел
очертания
во втором приближении.
Как пленительно первое прикосновение!
Но на встречном движении
ты, любовь, оказалась куда сокровеннее
во втором приближении.

«Ты отведешь свои глаза. Ну что ж…»

Ты отведешь свои глаза. Ну что ж.
Не упрекаю – ни строкой, ни взглядом.
Ты не уходишь.
Ты перестаешь.
Как теплый дождь над яблоневым садом.
Не объясняй. Я все и так пойму.
И улыбнусь – спокойно и устало.
Ведь я-то знаю: саду моему
лишь теплого дождя недоставало.

Сад

Ветвями
погружаясь в небеса,
сад ликовал – восторженный и юный.
Глухим забором
окружая сад,
«Не убежит!» – сказал садовник,
сплюнув.
И, отводя от буйных яблонь взгляд,
он заходил то спереди, то сзади
и бормотал: «На то ведь ты и сад,
чтоб там сидеть,
куда тебя посадят!»
И ничего не тренькало в груди.
И возникала страшная преграда —
глухим забором
сад огородив,
он сам
отгородил себя от сада.
Уже не видя, как, от яблок бел,
в саду резвился беспризорный ветер,
«Не убежит?» – спросил,
и сам себе,
сжав кулаки,
«Не убежит!» – ответил.
А сад
бедовым,
яблоневым был!
Средь бабочек, шмелей, жуков навозных,
как жеребенок, он копытом бил,
ноздрями жадно втягивая воздух!
Он знал, что от садовничьих хлопот
уже ничто на свете не зависит…
Сад – в яблоках, – гарцующий, он ждет,
когда его
веселый всадник
свистнет!

1973

Вороненок

То озорной,
то грустный,
то веселый,
плюющий на людскую суету,
какие сногсшибательные соло
нам выдавал соловушка в саду!
Он падал
разноцветным водопадом,
он каждый лист
умел играть
с листа.
И ночь плыла и плакала над садом,
от соловьиной музыки чиста.
Как жаворонок маленький висел
(как вертолетик!)
над колхозным лугом,
над пашней,
где ходил мужик за плугом
и где потом на трактор пересел.
Быстрей пошла крестьянская работа!
Там небеса
как нотная тетрадь,
вся – в радугах, и жаворонок – нота.
Высокая.
Отсюда не достать.
На даче кенарь-профессионал
в своей нарядной
золоченой клетке,
побаиваясь аппассионат,
недурно сочиняет оперетки.
Угодно ли —
концерты на дому,
хотя певец
далек от идеала
и в темноте – молчит.
А потому
наброшено на клетку одеяло.
. . . . . . . .
Как певчий мир
пернат и звонок!
Все перепеть друг друга норовят…
Жил некогда на свете вороненок.