Читать онлайн Геннадий Григорьев - Небо на ремонте

Составление и предисловие Аглаи Топоровой

От составителя

Эта книга является достаточно амбициозной попыткой представить читателю наиболее полное собрание стихотворений Геннадия Григорьева, давно ставших неотъемлемой частью того, что принято называть ленинградской культурой. Каждый, кто хоть как-то интересуется современной поэзией, без запинки прочтет наизусть несколько строк из григорьевских хитов – «Песенки декабриста», «Этюда с предлогами», «Сарая», «Дня „Зенита“» и многих других.

Стихи Григорьева по-настоящему любимы публикой потому, что не нуждаются в литературоведческих и прочих пояснениях: классическая форма сочетается в них с глубоким и драматическим содержанием.

Как всякому «народному», по определению критиков, поэту, Григорьеву удается раскрывать тайны мироздания и подниматься к вершинам человеческого духа через самые простые бытовые ситуации: поход на футбол, прогулку писателей по Сенной площади, дружеский разговор, встречи и расставания.

Григорьевский взгляд на мир легок: в любой ситуации он видит прежде всего захватывающую историю – на все можно обратить внимание и всему улыбнуться. Лирический герой Григорьева – насмешливый наблюдатель за происходящим. Однако его насмешка не бывает злой, а ирония – всегда добрая. В стихах Григорьева нет ни сведения счетов с реальными и мнимыми обидчиками, ни обид на жизнь, ни пессимизма, ни ужаса смерти. Он не боится мира и не пугает им читателя, и именно в этой жизнерадостности, на мой взгляд, заключается невероятная привлекательность его поэзии.

Людям, знавшим Геннадия Григорьева лично, трудно отделить Григорьева-поэта от Григорьева-человека. Как ни банально это прозвучит, он действительно жил, как писал, или наоборот – писал, как жил. И именно эта естественность придает его стихам очарование застольного разговора с остроумным всепонимающим собеседником, актуальность взгляда которого на жизнь не исчезает, несмотря на то что его нет с нами уже десятилетие.

Григорьев остается собой, о чем бы он ни писал. Поэтому мне показалось интересным представить в этом сборнике его детские стихи и несколько стихотворений из написанных для газеты «Ленинградский метростроитель» под псевдонимом Г. Горьев, которые, несмотря на архаическую тематику, полностью соответствуют поэтике Геннадия Григорьева.

Аглая Топорова

Стихотворения

Книга

Распахнув окно, как книгу, наугад,

в желтых отблесках вечернего огня

прочитаю осторожный снегопад,

зависающий на уровне окна.

Прочитаю запорошенный ларек,

где мороженым торгуют поутру.

Будет долгим и невнятным диалог

света с тенью на встревоженном ветру.

Напряженно буду вчитываться в мрак.

И пойму, что все неправда, все не так,

потому что прочитаю в этот миг,

как, пушистый поднимая воротник,

ты, любимая, выходишь из ворот,

уходя за этот снежный разворот.

Наш снег

Он будет вечно

падать с неба,

входить в подъезды и дворы…

Скажи, зачем так много снега

такого белого – двоим?

Он наш с тобой.

Он в нашем небе.

И от него не жди добра.

Нам выпал снег.

Слепой, как жребий.

Неотвратимый, как судьба…

Перед разлукой неизбежной

ты прошептала мне:

«Нас нет…»

Но я живу одной надеждой

неисчерпаемой —

на снег!

Наш снег!

Наш белый.

Наш небесный.

Извечный, как желанье жить.

Он лавой рушится отвесной.

Он кружит,

кружится,

кружит…

Меж небом и землей посредник,

больному ангелу под стать,

быть может, он из сил последних

пытается не перестать…

Он все равно тебя разбудит.

И ты шепнешь, еще во сне:

«Нас нет…»

Ну и пускай! Мы – будем!

Любимая, нам выпал —

снег!

1974

«Еще декабрь не коронован…»

Еще

декабрь не коронован.

Еще в дожде

живет надежда.

Еще последний лист кленовый

Свернулся в трубочку, но держится.

И населенье коренное

прогнозов мягких

домогается…

Еще декабрь

не коронован.

Зима

играет

в демократию.

1973

Небо на ремонте

Нынче на ремонте наше небо.

Рассосалась очередь у касс.

Постоянно с неба вместо снега

штукатурка падает на нас.

Где-то там устало Землю вертят,

чередуясь, сатана и Бог.

И ударно ангелы и черти

над Землей шпаклюют потолок.

В этом небе облака не тают,

это небо тайну не таит.

В этом небе птицы не летают,

и звезда с звездой не говорит.

Вот закат погас на горизонте.

И неясно, будет ли рассвет.

Старенькое небо – на ремонте.

А другого – не было и нет.

Сон после операции

Мне снился сон.

Я умирал во сне.

В чужом саду,

В сплошной решетке веток.

И надо мной парил

Последний снег,

Что, в общем-то, недурно

Напоследок.

Мне снилась смерть.

Я умирал среди

Каких-то странных

Карликовых вишен

И, затаясь,

За облаком следил.

Но мир был мертв.

Вернее, неподвижен.

Мне снился сад.

И смерть в саду пришла.

Подкралась по-кошачьи,

Незаметно…

И был один

Сомнительный, но шанс

Спасти себя —

Открыть глаза, не медля.

Мне снился снег.

Он падал на лицо,

И что-то надвигалось

Серой тенью…

«Живым проснусь я

Или мертвецом?» —

Я думал,

Приступая к пробужденью.

Мне снился сон.

Шел тихий снег во сне,

В чужом саду,

Заборами затертом…

…

И до сих пор

Не объяснили мне —

Живым я пробудился

Или мертвым.

1971

«Бога нет…»

Бога нет…

Ну что ж, и слава Богу…

Без Него достаточно хлопот.

Сея в сердце смутную тревогу,

над землей

пасхальный звон плывет.

Бога нет…

Но так, на всякий случай,

позабыв про деньги и харчи,

затаи дыхание и слушай,

как пасхальный звон плывет в ночи.

Все сильней, все праведней, все выше

золотой

звучащею стеной

движутся колокола,

колыша

черный воздух

над моей страной.

Бога нет…

Ну что ж, я понимаю…

И, влюбленный в белый, в бедный свет,

я глаза спокойно поднимаю

к небесам,

которых тоже нет.

1980

«Будет март непременно синим…»

Будет март непременно синим,

оттого, что ветки и ветер.

Подари мне, женщина, сына

на весеннем рассвете.

По нему наши реки сохнут,

и полям по нему неймется.

Ослепительная и высокая

без него звезда не зажжется.

По нему тоскует дорога,

да и мне

без мальчишки плохо.

Я прошу у тебя немного —

подари ему радость вдоха.

Сделай так,

чтоб хрустнула ветка,

а на ветке вспыхнула зелень.

Подари человеку землю,

подари Земле Человека.

1982

«Свалить в леса… Хотя бы на год…»

Свалить в леса… Хотя бы на год.

Стать птицей, деревом, пчелой.

Кто ищет выгоды от ягод —

не выгадает ничего.

В лесу тревожно и пустынно.

Такая тишь стоит в душе,

что даже думать как-то стыдно

о выгоде, о барыше.

О магазинах, о покупках,

о развлеченьях, о делах.

О гонорарах, женских юбках,

о водке и больных зубах.

О жизни, сдавленной под прессом:

разнообразной, но пустой…

Свалить хоть на день… слиться с лесом…

Стать волком, бабочкой, листвой…

В сентябрь!

И все-таки сентябрь —

не месяц.

Скорей, заброшенная местность.

Людьми оставленный пустырь,

где черные стоят кусты.

Вы знаете?

Вы там бывали?

Любили в сентябре?

Едва ли…

Там сыро.

Там забор дощат.

Там небу не унять дождя.

Я ненавижу эту пустошь,

где яблоней

корней не пустишь,

где кости не обрящешь – псом,

где дом построишь —

рухнет все.

Но снова чертыхнусь в сердцах:

какой там юг?

Пора – в сентябрь.

Триптих

Прощаясь,

ты опять пожмешь плечами.

Прости меня, но в этом сентябре

я о тебе печалюсь в полпечали,

я в полтоски тоскую по тебе.

Я берегу голосовые связки

и, в теплый шарф упрятав пол-лица,

в полголоса рассказываю сказки

с концом счастливым,

но – не до конца.

Мне просто надоело на пределе

себя в своей удерживать судьбе.

Хочу побыть при галстуке, при деле

(прости, что я об этом – при тебе).

Я – как всегда – вполне полусерьезно

полушучу. (Коронный жанр – раек!)

И надвое раскалываться поздно,

и налито, как прежде, до краев.

Мне самому пока исход неведом,

но незачем заглядывать в меню.

Все сказки я закончу хэппи-эндом,

и лишь с одной

пока повременю.

Опять ко мне,

угрюмый и небритый,

не для чудес, а так – на огонек,

с бутылками, со свертками, со свитой

заходит полупьяный полубог.

И вновь его кулак грохочет по столу:

«Пошто такие муки нам? Пошто?»

Торжественно молчат полуапостолы,

почтительно принявшие по сто.

Он стал бы богом, да не видит толку.

А без толку зачем пугать народ?

И мой сосед подглядывает в щелку,

как полубог со мною водку пьет.

III

Я рукописей сих не издавал.

Неважно кто – стилист или апостол,

я бога для себя не создавал.

А может быть, не сознавал, что создал.

Но – авторства не стану отрицать,

когда мне скажут: «Вот твое творенье…»

Когда лицо уходит в глубь лица,

а позвоночник обретает зренье

и авторучка обретает плоть —

становится суставчиком тревожным

и кровоточит…

я шепчу: «Как можно меня так мучить?»

Но молчит Господь.

И только в крик: «Когда же наконец

захлопнется проклятая страница,

где тварью притворяется творец,

а тварь творцом. И черт-те что творится».

Этюд с предлогами

Мы построим скоро сказочный дом

с расписными потолками внутри.

И, возможно, доживем до…

Только вряд ли будем жить при…

И, конечно же, не вдруг и не к нам

в закрома посыплет манна с небес.

Только мне ведь наплевать на…

я прекрасно обойдусь без…

Погашу свои сухие глаза

и пойму, как безнадежно я жив.

И как пошло умирать за…

если даже состоишь в…

И пока в руке не дрогнет перо,

и пока не дрогнет сердце во мне,

буду петь я и писать про…

чтоб остаться навсегда вне…

Поднимаешься и падаешь вниз,

как последний на земле снегопад…

Но опять поют восставшие из…

И горит моя звезда – над!

1969

Фронтовое письмо

Каких только чудес

на белом свете нету!

Конверт о трех углах,

обычный, фронтовой…

Полвека, почитай,

он провалялся где-то.

И вот пришел с войны

и лег передо мной.

Наткнувшись на него

среди макулатуры,

я понимал: читать

чужие письма – грех.

Но аккуратный штамп

«Проверено цензурой»

как бы уже письмо

приоткрывал для всех.

Был цензор фронтовой

рабом цензурных правил.

И он (а вдруг письмо

да попадет к врагу!)

лишь первую строку

нетронутой оставил

да пощадить решил

последнюю строку.

Я цензора сейчас

не упрекну в бездушье.

Он свято чтил свой долг.

Он знал свои права.

Не зря же он письмо

замазал жирной тушью.

Наверно, были там

и вредные слова.

Писалось то письмо

в окопе? на привале?

И кто его писал —

солдат ли, офицер?

Какие сны его

ночами донимали?

О чем он помышлял

во вражеском кольце?

. . . . . . . .

Лишь «Здравствуй, жизнь моя!» —

оставлено в начале.

И «Я люблю тебя!» —

оставлено в конце.

1985

Птенец

Евг. Сливкину

Птенец,

обретай оперенье,

чтоб музыка – не умерла.

Вот небо.

И в нем опереться

нам не на что,

кроме крыла.

Мой певчий

по духу и плоти,

учи себя слову «люблю»

и, пробуя крылья в полете,

в сраженьях

оттачивай клюв!

Играется – не оперетка!

Над миром теней и темнот

пусть в пестром твоем оперенье

перо золотое блеснет!

Вот гнезда,

где мы обитаем.

Сегодня здесь сыто, тепло…

Но – в небо!

Мы в нем обретаем

высокую веру —

в крыло.

Выбор ветра

А я

Не верю

В попутный ветер,

Что над землей разгоняет тучи.

Попутный – крутит,

Попутный – вертит,

Попутный ветер – плохой попутчик.

И чтобы черт

Меня не попутал,

Чтоб на земле мне стоялось крепче —

Ты не желай мне ветров попутных.

Моя надежда – на ветер встречный!

Попутный ветер —

Сума и посох.

И, значит, нужно ему перечить.

Мы сняли парус. Идем на веслах.

Нам встречный ветер расправил плечи!

«Как над заливом…»

Как

над заливом

поют уключины!

И – веселыми веслами

в брызги колючие

разбито солнце.

Лодки!

Флотилия лодок!

Паводок лодок!

Лавина!

Имя твое, любимая, дал я своей – легкой!

Имя твое, любимая, дал я своей лодке.

Имя твое —

в брызгах,

в пене морской,

в солнце!

И над моим морем

бьет в твою честь полдень.

Первым его аккордом —

всплеск

твоего платья!

«Губами из воздуха…»

Губами

из воздуха

слово слеплю.

И ты по губам угадаешь: «Люблю».

Ты видишь,

как в комнате стало светло?

Ты слышишь,

как слово встает на крыло?

Возьми же его, подержи у лица

Вперед

Читать онлайн Геннадий Григорьев - Небо на ремонте

Похожие книги