– Сынок, не бойся. Лучники убьют их. И мама тебя ругать не будет, – не повиновался язык Тэйе.
Она не то хотела сказать.
Увязавшаяся за царицей Нефертити, пролепетала: Хотеп, хочу к тебе.
Тут сотни стрел впились в тела зверей. Жизнь их покинула. Только на морде льва-фараона застыла улыбка, хотя в его последнем вздохе была печаль: как мог он принести собратьев в жертву своей наивной вере в то, что человек их брат?
Вина за совершённое людьми злодейство опрокинула будущего Владыку Нила на землю. Он стал биться в судорогах. Изо рта пошла пена, розовая, окрашенная невинной кровью. Тэйе толкнула забор, он упал. Ещё секунда, она склонилась над сыном, прижала к земле, гася судороги…
– Лекаря!
Нефертити стало жаль друга, в которого, наверно, вселился дух льва, она легла рядом с ним, стала что-то шептать, поцеловала в ухо.
Тело Аменхотепа младшего обмякло, он открыл глаза, улыбнулся: Тити!
2
Всю ночь царица провела с сыном.
Сердце её всё ещё дрожало от страха, а мозг рождал картины: одна ужасней другой…
…Вот львы разрывают тельце её первенца, доедают останки, превращаясь в людей. Страшных, косматых, кровожадных. У каждого – лук и стрелы. Много стрел. Они летят все сразу, охотятся за ней. Пробивают тела придворных, те падают, бездыханные. Горы тел. И всё же стрелы догоняют…
…Её сын жив, но жить предпочитает в пустыне. С дикими львами. И сам становится львом. Фараоном зверей. Мягко опускает лапы в песок, крадётся, затихает. И вдруг прыжок. Она чувствует его когти на своей шее, груди. Её сердце болтается ненужным кусочком тряпки. А пасть льва в розовой пене…
Тэйе гонит сон. Тело её бодрствует. А душа улетает в сочиненные кем-то страшные сказки.
Но жизнь – не сказка. Как растолковать это сыну?
Собственный вымысел для него реальнее подлинной жизни. Почему?
Неужели он соревнуется с богом? Или… слышит его подсказки, так же, как Тутмос слышит своего каменного бога?
Он – не еретик.
Устои жизни нужно иногда менять, как платье, истлевшее от давности, в котором стыдно показаться на званом пиру.
А жизнь – и есть званый пир!
Как мог фараон так напиться, потерять себя, чуть не лишиться ребёнка и её, своей супруги, которая ни минуты не жила бы после смерти сына?
Мужчины – странные созданья.
Отчего солнце оплодотворяет землю, но не женщин? В лучах его так много тепла и неги, что можно понести от одного желанья…
И девочек рожать!
Но сотню дочек она не променяет на одно дыханье своего Аменхотепа. Как будто у них одна на двоих душа…
Что это, я разговорилась сама с собой? – укоризненно подумала Тэйе, не спеша открыть глаза, решила удостовериться, что сын рядом. Рука наткнулась на что-то мягкое. Мяу. Пришлось проснуться окончательно.
Рыжий котёнок, Сыночек Солнца, удобно устроился рядом с будущим Владыкой Нила и, разбуженный нескромною рукой, приоткрыл глаза.
– Он лечебный, – со знаньем дела пропела из-за полога Нефертити. – Когда у меня болело ухо, я спала на нём, как на подушке…
– Девочка моя! Я рада тебе и котёнку! Иди ко мне. Будешь моей дочкой, настоящей. Единственной.
– А ты не прикажешь, чтобы его папу разорвали львы? Мама сказала: бог вина сыграл с ним злую шутку, и он уснул, как раб.
– Думаю, теперь… его папа будет воздержанней, – взяла девочку на руки Тэйе. – Поцелуй Хотепа. Вчера он пришел в себя после твоего поцелуя…
– В лоб поцеловать?
– Куда хочешь…
– Я поцелую ему руку, потому что он спас меня и котёнка, – решительно произнесла Нефертити, юркнув в кровать Аменхотепа.
