– Нет, нисколько, – с готовностью ответил я.
– Это хорошо, потому что тут столько всего нужно сделать, что ты будешь усталый днями и ночами.
– Очень приятно это слышать.
Люди из команды Струкова расходились по своим комнатам, а мы продолжали идти по квадратному коридору.
– Как родители? – спросил он.
– Чьи, мои или твои?
– Не паясничай.
– Твои родители хорошо, виделся с ними перед отъездом, мама переживает за тебя, ну а отец…
– А отец все еще не может забыть величие Российской Империи, блин. – Струков подернул бровью.
– Они такое поколение, так выросли… – начал я. Это был наш старый спор, и переубедить его, конечно, у меня не было никакого шанса.
– Твой отец погиб, спасая людей, когда Россия напала на страны Прибалтки. А мой отец – болван, который живет на всем готовом в Нью-Йорке, и еще недовольный. – В его голосе появились железные ноты, означавшие, что разговаривать тут больше и не о чем.
Мы продолжали идти по длинному коридору, проходя бывшее помещение рентгенодиагностики, где теперь расположилась серверная.
– У нас здесь, возможно, самое высокотехнологичное место во всей долбаной России. – Струков стал загибать пальцы. – У нас есть все: квантовые компьютеры, глионный источник энергии, фотосинтез, про лабораторию я вообще не говорю – я увез из НейроЦентра Циннова все оборудование, которое только можно было. Теперь у нас тут есть фактически все на свете.
– А как Волгоград вообще?..
– Волгоград устарел. Но приятно было погулять по родным улицам. Особенно когда меня еще не объявили в федеральный розыск. Они до сих пор на бензине ездят, видел машину Ильи?
– Да, как будто двадцать лет назад.
– В левом крыле находится геномная лаборатория, там мы синтезируем антитела и мРНК[5].
– А где пациенты?
– В отделении радиационной онкологии, рядом с лабораторией. Оно было уже с изоляцией, что важно, если работаешь с шок-деменцией… Ну ты и сам все это знаешь, что тебе рассказывать… Сейчас у нас пять пациентов, мы пытаемся их лечить, но ничего ни хера не работает.
– А наверх вы не ходите?
– Нет. Даже свет не включаем наверху. Вероятность, что нас найдут, крайне низка – но рисковать нельзя. Даже такому рисковому парню, как мне…
Я почти все время улыбался. Мне было приятно видеть Струкова, и сейчас я действительно понял, что сильно по нему скучал все это время.
– Олрайт, – продолжил он, – В правом крыле находится сам штаб оппозиции. Если честно, я не очень уверен, чем они там именно занимаются, – он понизил голос, – скорее всего, херней всякой. Но в любом случае главная задача у них здесь – это защищать нас от этих дебилов из ФСБ.
Я снова засмеялся. Мы подошли к двери, на которой висел бумажный листок с надписью от руки: «Strukov, MD, PhD».
– Добро пожаловать в наши шикарные апартаменты! – весело сказал он. – Наконец-то меня не будут пилить за то, что мы живем тут вдвоем с Артёмом Сотниковым.
Артём спал, когда мы вошли, но свет из коридора и наши голоса его разбудили. Это был очень высокий (метр девяносто) парень с длинными темными волосами, небритой щетиной, и обликом Аполлона, и профилем, как будто высеченным из мрамора. Но удивительным образом он при этом был стеснительным, что придавало ему дополнительный шарм.
Артём пробормотал что-то нечленораздельное и перевернулся на другой бок, к стенке. Струков указал на двухъярусную кровать, стоявшую в углу:
– Тут все уже готово для тебя. Твоя полка – нижняя, у меня – верхняя. Знаешь почему?
