Утром фермер обнаружил, что лошадь сдохла, и обвинил в этом некроманта. На Колю сыпались угрозы, в которых его обещали избить и попинать, закопать на ближайшем поле, винили в убийстве коня и порче чужого имущества, требовали официального разбирательства о применении магии во вред человеку и прочее, и прочее.
Коля сдался и предложил компромисс. Неужто фермеру не нужна вечная лошадь, готовая пахать без корма и перерыва на обед? Мужик впечатлился, и угрозы поменяли направление. Мол, если Колька его обманет и не оживит скотинку, тогда…
Дожидаться исполнения угроз Колька не стал и приготовился к ритуалу. В дорожной сумке нашёлся хвостик корня поднятия, несколько идеально ровных чёрных камешков для пентаграммы, огарок церковной свечи с приятным медовым ароматом. Аромат был не обязателен и ни на что не влиял, но Кольке так было приятнее работать, и, он надеялся, мертвецам тоже.
– Мужик, дай сыр, нужно два куска, – Колька протянул руку, уверенный, что фермер отдаст ему последние кусочки.
Вместо этого фермер демонстративно засунул весь оставшийся сыр в пасть и, раскрасневшись от натуги, давясь и плюясь сырными крошками, с победным видом проглотил.
– Во тебе, – показал он дулю. – Как скотину подымешь, так и дуй на все пять сторон света, и сам себе сыр покупай! Неча тебе мой, этими руками сделанный, исть!
– Так он для заклинания нужен, без него никак, – Колька растерянно уставился на мозолистые ладони с растопыренными пальцами, которыми трясли у него перед носом.
– Как для заклинания? Ты зубы мне не заговаривай! Или подымай скотину, или я тебе…
Колька обреченно вздохнул и положил пару веточек полыни в те узлы пентаграммы, где полагалось быть сыру. Авось, пронесёт.
Не пронесло. Полынь скотину не законсервировала, а, напротив, почему-то ускорила разложение.
– Если ты сейчас же не остановишь это безобразие и не вернёшь скотинку, как было, я тебя… – снова завёлся фермер.
За поворотом показались городские огни, людские голоса смешались со скрипом телеги и стрёкотом надоедливой сойки. Терпение у Кольки кончилось.
– Значит, так, мужик, – Коля добавил некромантской магии во взгляд, и фермер позеленел. – Ещё одна претензия, и мы пойдём к местному коронеру, вызовем животномагов, если понадобится, судью и стражей. Все они подтвердят, что твоя кобыла пала от старости и я тут абсолютно ни при чём. А затем уже я буду предъявлять претензии за напраслину, и потребую большую компенсацию морального ущерба. Мы, некроманты, знаешь, какие ранимые?
– У-фу! – раздалось за спиной, и Коля с фермером обернулись.
На мешке с семенами сидела Стешка. В клюве она держала мышь, которая яростно дёргала лапами и пищала. Колька не стал задаваться вопросом, как скелет совы с занятым клювом умудрялся у-фукать. Скелетам и так не положено издавать никаких звуков!
Мужик сглотнул, дёрнулся и пошёл пятнами.
– Отзови свою птицу, некромант, – хрипло, будто только что вылезший из могилы упырь, попросил фермер. – Никаких претензий. И лошадь себе забирай!
С этими словами мужик соскочил с телеги, споро отвязал скотину, морщась от вони, и сунул Кольке в руки уздечку. Сгибаясь под тяжестью семян, фермер побрёл к воротам – нанимать новую лошадь, чтобы забрать телегу.
Колька посмотрел на небо. Вечерело. Ночь предстояло провести на кладбище, отдохнуть он уже не успеет, и про ужин, похоже, придётся забыть. Кобыла переступила, дёрнула повод, и у неё отвалилось ухо. Стешка заняла своё место на плече и ревниво косилась на вонючую нестабильную скотину. От городских ворот раздались недовольные голоса, несколько стражей направились в сторону Коли, похоже, фермер что-то им наговорил.
