— Пошто тебе костолом этот, барышня? Он тверезый раз бывает в году, от всех хворей одно предлагает. Это если сам не вылакал, кобылу ему под бок. Живот тянет? То пустое, — она перестала размахивать руками, сложила их на груди, потом задумчиво почесала голову. — Я так почитай двадцаток скинула, так и не доносила ни одного. А Фекла тебе даст, ежели что, какое снадобье.
Она развернулась и браво зашагала по тропинке, я прислушалась к ощущениям — боль вроде стала тише, нужно попробовать дойти, а там если не Фекла, то доктор. Какой был он ни был запойный, но он ведь мне уже помог?
Разум разумом, здравый смысл здравым смыслом, но я хочу родить малыша. Я могу не пережить роды, оставить Аннушку сиротой, я нищенка без крыши над головой, мне нечего есть, дети мои с клеймом незаконнорожденных, и это точно еще не все дерьмо, в котором я сижу по самую шею по милости Любови номер один. Чем она думала, сбегая из дома непонятно с кем неясно куда? Сердцем, сказали бы романтичные дамы, и вот итог. Нет головы — пиши пропало.
Подъем на холмик дался тяжело, тропинка тянулась бесконечно. Боль в животе появлялась и затихала, я ставила себе десятки диагнозов, толком не зная, насколько они на моем сроке вероятны. Отслойка плаценты, несовпадение резус-факторов, тонус матки, вирусы? Диагност из меня никакой, из доктора тоже, что паршиво, но справился раз — справится и другой.
— Придем к Фекле, беги живо за доктором, — приказала я Агапке хриплым не то криком, не то стоном. — Он уже мне помог, когда я лежала в доме. И не перечь, иначе я сама тебя высеку.
— Да хоть всю вдоль да поперек излупи, барышня, — покорно согласилась Агапка, — что мне, старухе, будет-то… Только не дохтур тебе помог. А то не знаешь?
— Нет, — выдохнула я, наконец поднявшись на пригорочек, и Агапка резко развернулась, вытаращилась на меня.
Губы ее вытянулись в тонкую линию и почти исчезли, глаза превратились в две зловещие щелочки. Я, ошалев от такого преображения, глянула на Аннушку — она была совсем утомленной, но терпела, бедный мой маленький стоик, — и снова перевела взгляд на Агапку. Реакция ее меня здорово встревожила, но она наконец отмерла, покачала головой, махнула рукой.
— А раз не знаешь, то и нечего тебе знать, — проговорила она с непонятной мне неприязнью. — Меньше знаешь, лучше будешь спать…
Она повернулась и быстро пошла вперед, забавно косолапя, я посмотрела ей вслед и выкинула из головы бабьи бредни. Ожидать чего угодно можно не только от темных крестьян, но и от относительно образованного класса, и хорошо, что еще никто не плюнул мне в лицо, чтобы скорее зажила губа.
— Ты устала, солнышко? — с трудом, потому что давала о себе знать боль в животе, я присела на корточки перед Анной. Я разрывалась между ребенком уже рожденным и еще не рожденным и как-то подспудно понимала, что так теперь будет всегда. — Милая, мама взяла бы тебя на ручки, но… у тебя скоро появится братик или сестричка, поэтому я не могу тебя взять.
На какой тонкий лед я ступила — ревность детей к еще не появившимся на свет братьям и сестрам общеизвестна, неуправляема и очень болезненна для всех причастных сторон.
— Ты больше не будешь брать меня на ручки?
— Обязательно буду, счастье мое. Пойдем? — я поднялась, сдерживая слезы, взяла Аннушку за руку, легонько потянула за собой. — Я не стану меньше тебя любить. Матери так устроены, что их любви всегда хватает на всех.
