— Говорили, что князь двух девок до смерти попортил, — снова помолчав, сказала Софья. — Правда то или нет, никто не знает, никто, кроме меня… Я думала, понесу за то время, что с мужем жила, но нет. Родители увезли меня, чуть живую, домой. Князь против батюшки выступать не рискнул, но развод давать отказался… Лукищево в приданое мне купили, я и уехала сюда через два месяца, едва поправилась. Какая же здесь благодать! Нет-нет, Любашенька, не думайте, я счастливая!
В глазах у нее стояли слезы, но я верила. Верила, потому что видела, с какой заботой она ведет дела, как мудро разрешает не самые простые вопросы.
— Князь — игрок, — добавила Софья, и тонкие бледные губки сжались в невидимую полоску. — До меня доходили разговоры, что он практически разорен. Это же хорошо? Если явится, погашу его долг в обмен на развод. Согласится он, как полагаете?
Она смотрела на меня с мольбой. Я понимала, почему она рассказала мне, почти не знакомому человеку, то, что слышала до сих пор одна только ее мать. Софье в ее полном одиночестве были важны поддержка и надежда, что все образуется, что она станет свободной от изувера. Не эпоха, а сущее раздолье для садистов и извергов всех мастей.
Что я могу тебе ответить, несчастное дитя? Ты ровесница моей Юльки, чуть ее младше, и если бы я узнала, что кто-то так обошелся с моей дочерью… я не ручалась бы за себя. Я допускала, что родители и братья Софьи, которые, без всякого сомнения, любили ее, сделали все возможное, но даже этим возможностям был предел.
В мое прежнее время этих пределов не существовало. В мое прежнее время были закон и медицинская экспертиза. В мое время я перевернула бы мир, но отправила подобную тварь за решетку на максимальный срок. Я добилась бы того, чтобы он, может быть, перестал коптить небо.
Что могла здесь даже такая богатая и высокопоставленная семья, как князья Поречные, против пусть разорившегося, но тоже аристократа?
— Я не знаю, согласится ли ваш муж на развод, милая Софья, — медленно проговорила я, — но вы помогли мне, когда я была в отчаянии. И я всегда буду на вашей стороне. И я найду, обещаю вам, способ избавить вас от этого брака. Может быть, я пойму, как наказать вашего мужа.
«Единственное, что меня остановит, это безопасность моих детей», — закончила я про себя. Сказать Софье правду я не могла, это было бы бесчеловечно.
Раздавать обещания тоже было несколько опрометчиво.
Софья, при своем сильном характере, управленческих навыках и талантах, оказалась девушкой набожной. Я вместе с ней присутствовала на сельских праздниках и в колокольне — высокой отдельно стоящей башне с плоской крышей, с колоколами в каждом окне, и на красиво украшенной озерной гати, и на капище. Колокольня посвящалась Светобогу — солнцу, озерная гать — Водобогу, капище — Лесобогу, и когда я оказалась там наконец при свете дня, мне стали понятны предупреждения Феклы.
Как и то, зачем старухе нужны были куры.
Светобогу зажигали свечи, символизирующие солнце в руках людей, Водобог никаких подношений не требовал, кроме веселых песнопений и ритуальной рыбалки, но его особенно почитали, вероятно, за щедрость, и носили на берега реки венки и ленты. На капище Лесобога мне угрожало только одно — стать совершенно не запланированной добычей.
Крестьяне, в особенности охотники, приносили на капище здоровенные куски мяса, а бабы — обезглавленных свежих кур, и всем этим по ночам с удовольствием лакомились слуги божества — дикие звери. Считалось, что таким образом мужики испрашивают благословение на охоту и вырубку, а бабы задабривают хищников, чтобы те не наведывались в курятники и телятники. Насколько это помогало, я судить не бралась, но в целом мне импонировали местные верования: силы природы, которые не указывали, как жить, и предполагалось, что справедливые и не мстительные, хотя случившаяся гроза заставила меня свое мнение поменять.
