— Откуда ты все это знаешь? — потрясенно выдохнула я.
— Как не знать, барышня? Я грамоте хорошо обучена, — похвасталась она, притворно опустив длиннющие ресницы. — Писать умею, и считать, и дроби могу. Отец барским управляющим как стал при вас, так оставался до самой смерти. — Она грустно улыбнулась живой половиной лица, я заскрипела зубами от злости — обезобразить такую красоту можно было только из зависти, «чтобы не бегала» — отговорки, может, для барыни и самой. — Хороший он был, батюшка, знающий, и барину верный. И сгинул с барином… Платона Сергеича-то тогда спасли, а батюшку под лед затянуло. Был бы батюшка жив, имение в расстройство не пришло, да что уж? Лежите, я до кухни схожу.
Кто я, что я?.. Где я? Моя разумница и утешительница ушла, я, обдумав наспех новое для меня положение, решила не дергаться понапрасну. Я беременна и чудом не потеряла ребенка, я стану матерью, и мысль воспринималась как любопытный и неожиданный факт, в который трудно поверить, как в выигрыш в лотерею, и сложно сказать, в какой момент чаша сюрпризов переполнится и выплеснется, а там как знать.
Я сунула руку под дерюжку, нащупала живот. Он был плоский, в мои сорок пять мне гордиться уже было нечем, годы брали свое и рисовали зрелость в отражении в зеркале, а новая я, наверное, безумно молода, пусть и успела наделать ошибок…
Господи! Как я могла забыть то, что сказала мне моя сумасшедшая мать? Как я могла забыть ее «величайшее одолжение»?..
Я вытащила руку из-под одеяла, одергивая себя от порывистых движений, чтобы не стало вдруг хуже, не спеша села, поджала под себя ноги, попробовала оценить свое состояние. Зрение четкое, а ведь поставили уже минус один; меня не мутит, я не чувствую ничего, что могло бы насторожить и серьезно обеспокоить; боль в животе терпимая, о ней можно забыть в суете других дел. Я свесила ноги с кровати на красочный домотканый коврик, и моя прекрасная фея вернулась с добычей.
— Агапка пирожка вам еще дала, — зашептала она, закрывая дверь и выкладывая трофеи на утлый столик. — Она старуха добрая и вас добром помнит, так вы не тревожьтесь, барыне она не проговорится.
— Где моя дочь?
Я вскочила на ноги, запутавшись в длинной рубахе. Как я могла забыть, что у меня есть дочь?
— Барышня!.. — сдавленно вскрикнула девушка, имени которой я так и не успела узнать, и что-то в ее голосе меня зацепило так, что я рванулась к двери, но рухнула на пол — не из неловкости, а просто стены вновь пустились в пляс.
По коленям с размаху врезали веслом, я жалобно вскрикнула, тошнота появилась вместе с резью в желудке, и до меня запоздало дошло, что я банально не держусь на ногах от голода.
— Барышня, барышня, — бормотала моя спасительница, легко поднимая меня с пола и усаживая на кровать. Я шипела от боли в коленях и вместо губ кусала изнутри щеку. — Барышня с Надеждой Платоновной, что вам туда идти. Барыня браниться будут, а то и выгонят вас сей момент. Барышня гуляли с утра, я их видела, на пруд с Надеждой Платоновной ходили уток кормить. Поешьте, вам сил набираться надо…
В небольшом глиняном горшочке была то ли репа, то ли кабачок, и выглядел мой случайный обед как отменное ресторанное блюдо. То, что ели с голодухи наши предки, наши современники не все себе могут позволить, какая ирония. А может, закономерность.
Смотреть на еду я не смогла и отвернулась, гадая, что вызвало новый позыв тошноты. Ах да, я беременна, и хочу не хочу, но мне необходимо запихнуть в себя эту нехитрую снедь, если я не намерена потерять ребенка. Девушка смотрела на меня с надеждой, но молчала, и под ее умоляющим взглядом я осторожно зачерпнула ароматное варево. Репа в меду с орешками в ресторане в центре столицы рублей восемьсот, а если аутентичная подача — все полторы тысячи.
