Мужчина в чёрном балахоне убрал руку с шеи, спросив, в каком городе я проживал, назвал несколько. Жрец аж поцокал языком: что ж за отдалённые места такие, что никто таких населённых пунктов не слышал прежде.
— Хмм, а сколько будет семью восемь? — спросил жрец, и я с воодушевлением ответил. — Чуть сложнее: сто тринадцать поделить на, допустим, семь.
Устный счёт без калькулятора, м-м-м, да вы издеваетесь. Но я же не жертва ЕГЭ, что-то до могу. Лёжа на окровавленном алтаре, взирая на толпу непонятных сектантов с кинжалами наизготовку, начал проводить несложные математические расчёты. Семь на семь сорок девять. Дважды по сорок девять будет сотня без двойки. Осталось разделить оставшиеся тринадцать плюс два. Это будет два и неделящаяся единичка в остатке. Два плюс семь, плюс семь…
— Шестнадцать и единица в остатке, — быстро посчитал в уме я.
— Да, шестнадцать, удивил! Не знаю, что за "в остатке", наверное, у вас другая школа счёта, но считать ты явно умеешь. Впервые вижу, что можно делить прямо в уме. Без палочки и записей хотя бы на песке! А можно ли тебе доверять? — опять начал сомневаться во мне его «сатанинское несвятейшество». — Ты не чужой, но и не свой. Получается… на тебя придётся поставить руну подчинения, не бойся, рабом ты не станешь от этого, если только отчасти. Но господину твоему будет достаточно приказать тебе умереть, и ты с радостью это исполнишь. Я бы не менял на это свою свободу. Но я аристократ — для нас честь важнее жизни, а ты... Решай сам, быть одатийцем — дело сугубо добровольное.
Ага, выбор без выбора, когда альтернатива — смерть. Их средневековый Ад прям как колхоз — дело добровольное.
«Мертвые срамы не имут, и всё в этом духе, — подумалось мне. — Главное, выжить, а там побарахтаемся».
Я с радостью и воодушевлением согласился со своеобразным принятием гражданства, искренне надеясь не остаться тут на ПМЖ (постоянное место жительства). Жрец тут же забыл про меня, занявшись следующими жертвами.
Но мне было уже не до несчастных соседей. Мною сразу же занялись другие подручные сатаниста: отвязали от алтаря, но руки и ноги оставили зафиксированными добротными верёвками. «Зайчиком» я доскакал до двора, замощëнного серым камнем. Затем, конвоируемый четырьмя адептами культа непонятно кого и во имя чего, свернул к какой-то маленькой клетушке: метр на метр на метр, может, чуть больше. Кубик из крепких, железных прутьев, сваренных между собой, не вырваться. Дверца захлопнулась, замок закрыли большим ключом, и я теперь как животное, хомяк в клетке — на что-то хищное я даже не претендовал! Да и бежать некуда, я ничего не знаю об этом мире. А пока мне обещали относительную свободу, живем...
Странно было чувствовать себя запертым, да и кровавые ритуалы прислужников возможного нового хозяина не прибавляли бонуса к настроению. Нужно думать, как буду выбираться отсюда. Для начала решил оглядеться, прилипнув лицом к прутьям клетки. Небольшая площадь перед храмом, или, скорее, капищем, была немноголюдной: сновали туда-сюда только адепты непонятного мне культа, и слонялась без дела парочка местных маргинальных элементов, облачëнных в броню воинов. Я решил внимательнее осмотреть небольшое поселение, в центре которого и находилось святилище этих психопатов с религиозным уклоном. Переведя взгляд влево и ещё сильнее вжавшись в решётку лицом так, что придавил свой обонятельный орган, я смог заметить часть улочки, уходящей за массивные стены храма: уже никаких камушков на дороге, раскатанная на колеи узкая земляная тропа, несколько закрытых лавок местных торговцев — ничего примечательного.
