13. Глава 2
ЧернобыльскаяЗонаЯдрёнойФукусимы!
Выйдя из бесконечного леса, я в итоге попал на широченную просеку, слишком уж она была просторная, чтобы назвать её обычной дорогой, даже для шоссе и трасс двадцать первого века великовата. Посередине трёхсотметровой прогалины, между двумя абсолютно одинаковыми лесами находились остатки изломанной изгороди, тянущейся на многие километры в обе стороны: на север и юг. Даже травы не видно на почве, странно...
Пройдясь немного вдоль толстой, прогнившей, деревянной и очень старой ограды, я обнаружил каменный знак с какими-то письменами.
«Надо же, как в сказку попал», — хлопнул себя ладонями по коленям от радости. Это как в сказаниях и былинных преданиях Олонецкой губернии о Древней Руси: камень трёх дорог, или Вещий камень, со стрелочками-направлениями! «Налево пойдешь — коня потеряешь, направо пойдешь — голову сложишь, прямо пойдешь — в меня лбом врежешься». Почувствуй себя Ильей Муромцем! Уж лучше б тридцать три года на печи провёл.
Но надписей я не разобрал. Почесав голову, справедливо, полагаю, решил, что десятник Коммод был неграмотным невеждой. А как иначе объяснить, что он оставил мне совершенные знания местного языка на вербальном уровне, в то время как кракозябры на камне различить я не смог? Может быть, там написано что-то интересное, но…
К слову сказать, камень был обычным дорожным знаком-предупреждением: «Внимание! Крайняя опасность, от сих пределов зачинаются Мёртвые Земли. На юго-запад (начерчена направление-стрелочка: налево и вперёд) — Проклятая Пустошь, на северо-запад (ещё одна стрелочка: направо и вперёд) — Ледяное Безмолвие, ровно на запад (третья стрелочка: прямо) — Искажающая Хмарь. Вход только тяжело вооружённым отрядам!». Но эти слова я смог прочитать и вникнуть в их суть много позже, а сейчас просто прошёл мимо в поисках еды и питья.
Пересёк я развалившийся деревянный забор, найдя в нём широченную дыру, как будто мамонт пробегал. В миг перехода на другую сторону в сердце что-то ёкнуло, не иначе, как тело десятника Коммода подсказало, что это межа, и я эмигрировал через границу его любимой Родины Лунелии. Позади осталась также Одатия, а впереди была неизвестность…
«Извини, друг Коммод, но я люблю путешествовать по разным странам, — успокаивал я своё не в меру разбушевавшееся сердечко, так сильно нывшее и стучавшее в груди. Возможно, пытавшееся предупредить меня о чём-то важном. — Бояться нечего, я так уже сто раз делал. Границы условны, это лишь пунктирная линия на карте, их возвели политиканы и самоназванная «илита», чтобы разделять и властвовать над плебсом и миром».
Часа через четыре непрерывного шага только вперёд, в направлении примерно на запад, я наткнулся на мелкий родничок. Моей радости не было предела, оставалось убедиться, что это не мираж из-за обезвоживания. Лишь засунув руки, а потом, разувшись, и ноги в прохладную воду, понял, что всё настоящее, я спасён хотя бы от жажды. Прозрачный ручеёк жизни глубиной в метр и шириной в несколько привнёс в моё существование столько радости, что даже на фоне застоявшихся требований организма я невольно засмотрелся, внимательно следя за прошмыгивавшими тут и там мальками местных рыб. Вода была прозрачной и казалась безопасной для принятия внутрь. Да и не всё ли равно?
Особо не задумываясь о паразитах, диарее с дизентерией (смертельной, кстати, для тех времён болезни), кишечной палочке и прочей гадости, я бросился пить литрами воду. Распластавшись на бережке, зачерпывал влагу сначала ладошками, потом погружая морду лица наполовину в ручеёк, выхлебал так много воды, что аж затошнило. В отличие от тех помоев, что льются из кранов городских квартир, эта жидкость казалась амброзией, вкусным и бодрящим питьём самих богов. Перевернувшись на спину, я постарался отдохнуть, а усталость, накопившаяся за весь день «хождения по мукам», чуть не вырубила меня в сон. Но солнце, которому было ещё далеко до заката, неимоверно прожигало зноем, а голод, как и та тётка из пословицы, напоминал о себе, что никуда не собирался убегать, ведь безграничный лес и так был вокруг.
