Мама умерла два года назад. И вдруг, оказалось, что мой мир держался исключительно на ней. На её силе, жизнерадостности, чувстве юмора, на её вере в меня и, конечно, на нашей всепоглощающей любви и дружбе. Она всегда… Всегда была для меня доброй волшебницей, исполняющей мечты и помогавшей в трудную минуту. Именно благодаря её решению исполнить мечту дочери стать «настоящей» балериной, мы и переехали в Петербург. Продав нашу просторную родовую квартирищу в южном светлом городе, мама купила комнату в коммуналке на канале Грибоедова, где шесть разномастных жильцов долгое время упорно отказывались нас принимать. Им не нравился наш южный «плебейский» говор, «громко» выражаемые эмоции и навязчивое желание всем им обязательно и безусловно нравиться. Они относились к нашей бесшабашной открытости с настороженностью и плохо скрываемым высокомерием. Хотя, сами были далеки от совершенства. Старательно пропускали дежурства по уборке на кухне и в коридоре. Карла Марковна, преподаватель вокала с «50-летним стажем», беспрерывно курила «Беломор». А за полночь из её комнаты доносились шуршащие странными обертонами оперные арии, которые она слушала на огромном патефоне допотопных времен. Настройщик струнных инструментов Афанасий Федорович и грузчик Аскольд прилагали титанические усилия, чтобы непременно спиться в самом скором времени. Поэт Артемий подолгу сидел в туалете и затем, по какой-то одному ему ведомой, поэтической причине, это все, оставленное в туалете, не смывал. Семья Илларионовых заставляла и завешивала своим спортивным инвентарем весь коридор. Но с нас спрос был особый! Каждый раз, когда мы не вписывались в понимание «культуры общения» в их голубокровном обветшалом общежитии, соседи указывали нам это самым холодным и уничижающим образом. Да! Правил мы тогда явно не знали. И вспоминать теперь наши с мамой очевидные ляпы в поведении можно только со смехом. Что, собственно, мы и делали годы спустя с теми же соседями, которые стали нам со временем семьей.
Мама была человеком лёгким в общении и трудолюбивым. Она как будто не замечала затаённой вражды. Вставая рано, перед работой намывала общую кухню, вечером мыла коридор и туалет с ванной.
– Мася! Зачем мы это делаем каждый день? – спрашивала я, помогая драить общую территорию. – Ведь, по графику, мы должны убирать раз в 6 дней! Почему мы горбатимся на «этих», как пролетариат на буржуазию.
Мама заливисто смеялась, раскручивая мою шутку про подённый «каторжный труд» в стенах одной взятой квартиры. И затем, развёрнуто объясняла мне, что Карла Марковна – старенькая, у Илларионовых: «горе-то какое» – сын погиб в Афганистане. Ну а с пьющих одиноких мужиков, что взять? На них понадеяться – «в нечистотах погрязнуть». А мы, привыкшие жить в чистоте и уюте, сами себе должны этот уют и создавать. Ни на кого не оглядываться. Теперь – это наш дом, и в нём должно быть чисто!
Я выхожу из метро. Яркий луч редкого ноябрьского солнца неожиданно рвется в просвет свинцовых, низких туч. Закрываю глаза ладонью и вглядываюсь в лица прохожих. Ищу Жизелькину. Приходит смс: «Олька. Прости. После класса репетицию поставили. Освобожусь через два часа. Если нет срочных дел на сегодня, давай позже встретимся. Ладно?»
– «Срочных дел», – бурчит в моей голове Обидка. – Звучит, как издевательство! Будто она не знает, что их у меня вообще нет. И что встреча с ней – у меня практически единственная возможность выбраться из дома и разнообразить унылую жизнь.
