Ненависть и прочие семейные радости - страница 29

Малышка с красными от рева глазами и мокрым носом улыбнулась и поспешила прочь. Увидев, как на затылке у той уже нарисовывается небольшая шишка, Анни представила, что будет, когда это заметят родители девочки и явятся сюда за объяснениями.

– Давай-ка отсюда выбираться, – сказала она Эрику.

– Этот раунд выиграл я, – встрепенулся журналист.

– Верно. Только, ради бога, давай уйдем отсюда.

– Это было нечто!

– Надеюсь, ты не собираешься прописать об этом в своей статье?

– Даже не представляю, как можно такое упустить! Ты же просто нокаутировала маленькую девочку!

Скрипя зубами от злости и в страхе от возможных разборок с родителями, Анни поскорее покинула галерею. Палящее на улице солнце едва не ослепило ее. Ну и ладно, она ответит на все его вопросы, потом отправится домой, по-быстрому соберет пожитки и переберется в Мексику. Станет блистать в тамошних теленовеллах и пьянствовать до умопомрачения. И пусть ей, как говорится, будет очень плохо, прежде чем однажды станет очень хорошо.

Спустя меньше недели после того, как она целовалась с Миндой в баре, продолжив нежности у той в номере отеля, Анни зашла в гримерный трейлер, и, когда визажистка стала подкрашивать ей лицо, заметила обложку последнего выпуска журнала «Razzi Magazine». В заголовке значилось: «Две влюбленных звезды», тут же помещались две фотографии – Анни и Минды, – подогнанные так, будто являлись частями одного снимка, где актрисы сидят вплотную друг к другу.

Заметив, как Анни с неподдельным ужасом глядит на журнал, гримерша сказала:

– Это ты.

– Я знаю.

– А это Минда.

– Да. Вижу.

Потом, наверное, секунд десять длилась пауза – Анни пыталась прикинуть последствия такой обложки.

– Тут пишут, что вы парочка, – сообщила гримерша.

Анни взвилась с места, схватила злополучный журнал и едва не вынесла, выскакивая, дверь трейлера.

Отыскав Минду, Анни прочла ей несколько строк из статьи: Близкий приятель звездной парочки сообщает, что они искренне друг в друга влюблены и никогда еще не были так счастливы.

Минда улыбнулась:

– Как трогательно.

– Это же неправда! – вскинулась Анни.

– Ну, отчасти-то правда, – возразила Минда, все еще улыбаясь.

– Нет, ничего подобного!

– Ты все же не смешивай божий дар с яичницей, – проговорила Минда.

– Чего не смешивать?

– Божий дар с яичницей.

– Это же совсем не… – продолжала возмущаться Анни.

– А по-моему, очень даже мило.

– И что за «близкий приятель» такой? У меня нет никаких близких приятелей.

– Это я, – ответила Минда с улыбкой, которая с каждым мгновением все больше походила на гримасу паралитика.

– О Господи Иисусе!

– Я рассказала своему агенту, та передала информацию в несколько журналов, так что теперь мы с тобой вполне официально вместе.

У Анни появилось такое чувство, будто она съезжает с горы на автомобиле, у которого в этот самый момент вдруг отвалились колеса; мимо лица проскакивают крупные искры, а ей самой ничего не остается делать, как только ждать, когда же наконец машина остановится и она сумеет вылезти из нее и удрать.

Как только они нашли на достаточном удалении от галереи подходящий ресторан и их усадили за свободный столик, Анни положила на стол руку ладонью вниз. Указательный и средний пальцы стремительно опухали, их уже трудно было сгибать. Пока Эрик поедал заказанный там гамбургер – что выглядело так, будто человеку, в жизни не видевшему гамбургера, выпало вдруг делать это наперегонки, – Анни поведала ему о Минде, о случившемся между ними недоразумении, об эмоциональной близости, что неизбежно возникает, когда две творческие натуры вкладываются душой в один проект. Она не стала рассказывать ему об их ссорах, о преследованиях и о тех исключительных случаях, когда Анни, сдавшись, все же спала с Миндой – когда Анни мнилось, что та всего лишь утолит своей подушкой ее печали, и в мире, глядишь, одним душевнобольным станет меньше. В отличие от Минды, некоторые подробности она все же предпочитала оставить при себе.