Гурагон придвинулся еще ближе, голос его стал еще более вкрадчивым:
«Чем же он занят, философ этот?.. Тоже практикует медицинское искусство, отбивая заработок у городских лекарей?»
«О, нет!.. – Фриц затряс головой энергично, – Что-то не слыхал я про его лекарские успехи… Хотя наш граф платит ему изрядную сумму каждые два месяца – а уж он, всем известно, просто так серебра никому не даст!..»
Колдун, как мог, изобразил на лице веселое удивление:
«Что же он делает за графское серебро?»
«Что делает? – Фриц засмеялся отрывистым, коротким смешком, – А Бог его знает, что делает… граф не рассказывает о том никому…»
Он вдруг замолчал неожиданно, спрятав нижнюю губу под верхней.
«Граф не рассказывает… это точно…»
Он опять замолчал и вопросительно заглянул в глаза собеседнику.
«Не рассказывает, да только… только мы все думаем, что этот старик… делает… для графа… зо-ло-то!.. Понимаете ли – настоящее золото. Граф дает ему серебро, а он взамен делает золото. Или, может, только лишь обещает сделать… Ибо, как ни гляди, а с золотом у нашего графа дела обстоят пока не слишком отменно!»
Ломаный Фриц опять разразился хохотом:
«Что до меня – то я б и двух талеров не положил ради затей подобного рода. Любой меняла с соборной площади, впрочем, легко превратит их в два заправских дуката… без всяких там премудростей и книг… взяв за свои старания лишь крейцер или два…»
Последнюю фразу, однако, задумавшийся Гурагон словно бы пропустил мимо ушей. Дождавшись, когда юноша закончит, он взял его за руку и улыбнулся широкой, обезоруживающей улыбкой:
«Чувствую, вам уже лучше, молодой человек? Что же, я рад – я искренне рад, коли мое лекарство подействовало. Однако даже и теперь не следует проявлять самонадеянности, ибо болезнь, хоть и ослабла изрядно, но не ушла пока что насовсем. Вам следует посетить меня вновь – раза два или три, вряд ли больше. Теперь же имеет смысл вернуться домой, успокоиться и поужинать без стеснения, но также и не злоупотребляя излишествами».
С этими словами он поднялся с места, увлекая Ломаного Фрица за собой. Уже в дверях, обменявшись со своим гостем прощальным рукопожатием, колдун вдруг хлопнул себя по лбу, словно бы вспомнив что-то – не слишком важное, впрочем:
«Ах, да… а этот ваш философ… он как… живет далеко отсюда?..»
«Вовсе нет, – ответил уже на ходу Фриц, – Два шага, не больше… улица, идущая к церкви Святой Агнессы, второй дом от угла…»
Проводив молодого человека, Гурагон не стал продолжать шахматную партию, прерванную его неожиданным появлением. Сложив вместо этого фигуры и доску в кожаный мешочек и затянув его шнурком, колдун достал взамен знакомые нам уже вещи: серебряное блюдо и сухой каштан…
…Гадать пришлось долго: Печальный Дух Одиночества явил на этот раз в полной мере строптивость своего характера. Больше часа Гурагон, утирая пот со лба, гонял каштан по его серебряной дороге. И лишь когда язык колдуна, утомленный произнесением заклинаний, стал сухим и шершавым, Дух наконец соизволил показать свой лик хозяину.
«О, как ты ленив сегодня, Печальный Дух, ленив и непослушен… я накажу тебя за это… одарю тебя тягостными муками в твоем печальном царстве… – голос Гурагона скрипел, как несмазанный ворот, – Верь мне: ты удостоишься наказания!.. Определенно!..»
Однако что-то поколебало суровость колдуна – он вдруг сощурил глаза, еще пристальнее вглядевшись в серебристый зеркальный круг, и тут же отпрянул, издав тихий стон радости:
