Первое письмо Гермий – Энесидему
Ты ошибаешься, мой возлюбленный друг: я не стал неверен философии, и ни дела моей канцелярии, ни даже великие разногласия, царящие ныне в философском мире, не сделали меня равнодушным к изучению первой и, с точки зрения насущных потребностей нашего разума, самой важной из всех наук. Напротив, в течение последнего года я занимался этой наукой гораздо более охотно и настойчиво, чем когда-либо прежде, и поэтому вам придется попросить прощения за недоверие к постоянству моего вкуса к ней.
Но я не только могу сообщить вам, что философия теперь интересует меня гораздо больше, чем раньше; но я могу также заверить вас, что я значительно приблизился к великой цели, которая лежит в основе всего философствования, что я познакомился с единственно верными принципами всех знаний и был вознагражден за усердие, с которым я в течение некоторого времени изучал королеву наук, весьма полезным образом для успокоения и удовлетворения моего ума.
Вам будет интересно узнать: Какими средствами была достигнута эта великая перемена в моем понимании, и какая из многочисленных систем, до сих пор вызывавших аплодисменты мирских мудрецов, по моему нынешнему убеждению, удовлетворяет всем требованиям, которые человек вправе предъявлять к системе философии? – Гадать долго не приходится. Ибо что может предложить философия более древних и более новых времен, что могло бы сравниться с результатами критической системы по основательности и истинной солидности? Да, да, мой возлюбленный друг, я полностью излечился от скептицизма, разрушающего всякую философию, благодаря трудам критических мудрецов мира, и нашел в критике разума самое обнадеживающее просвещение относительно границ человеческого познания.
Однако эта перемена в моих взглядах и убеждениях произошла довольно быстро. Я, однако, вовсе не сознаю поспешности и должен лишь приписать это, отчасти великой очевидности причин, на которых основаны результаты критической философии, отчасти характеру средств, с помощью которых я познакомился с духом этой философии и ее высшими принципами, что я в столь короткий срок освободился от скептицизма, гордого искусного невежества, с которым мне раньше приходилось довольствоваться незнанием чего-то безусловного и установленного в философии.
Но я вполне могу надеяться, что история моего обращения к критической философии не будет для вас совсем неинтересной, и поэтому сообщаю самую важную ее часть.
Как вы знаете, я уже несколько лет назад решил изучить систему кенигсбергского «Вельтвайзера». Но из-за своих дел мне постоянно приходилось откладывать исполнение этого намерения, и только летом прошлого года (1) мне было предоставлено необходимое для этого свободное время.
Чтобы не заблуждаться в своем намерении, я счел необходимым сначала ознакомиться с самой» Vernunftkriti». Итак, я начал читать эту работу, которая в течение десяти лет вызывала столь сильное брожение в немецком философском мире, к тому же, как я не могу скрыть, в совершенно особом настроении моего ума. Ее суждение о критической философии: что благодаря ей будет и должна быть ослаблена не только склонность бредить предметами, лежащими совершенно вне сферы опыта, которая разрушает всякую истинную философию, но и что рассуждения о добродетели и нравственности получили совершенно новое и очень возвышенное направление, уже давало мне право ожидать многого от чтения «Критики разума». Но это ожидание было еще более напряжено теми совершенно противоречивыми заявлениями, которые самые знаменитые из ныне живущих философских писателей сделали по поводу ценности «Критики чистого разума»; И множество мрачных предчувствий овладело мною в тот момент, когда я начал читать это произведение, которое, по мнению одних мировых мудрецов, представило скептицизм и идеализм в новом обличье, по мнению других – защитило и поддержало материализм и атеизм, а по мнению тех, кто претендует на близкое знакомство с его духом, не только полностью уничтожил идеализм, скептицизм, материализм и атеизм, но и дал самую обнадеживающую, единственно верную и убедительную информацию, отчасти о причине наших надежд на будущее и о наших обязанностях и правах в настоящей жизни, отчасти о действительных пределах человеческого знания. Кстати, я также заранее решил, что не отложу «Критику разума» до тех пор, пока не дочитаю ее до конца, и что я откажусь от всех своих убеждений в философии, как только она станет для меня лучшим источником знаний. В таком настроении я начал читать «Критику разума».
