Однако из этого двойного применения катеогорий вытекает важное следствие. Поскольку применяются одни и те же категории, для них должна предполагаться одна и та же единая форма, но эта форма была названа в Пролегоменах «сознанием вообще»; стало быть, единство апперцепции и сознание вообще – это одно и то же понятие, рассматриваемое с разных сторон. Если единство апперцепции первоначально направлено и достигает только единства опыта в индивиде, то это индивидуальное единство опыта в то же время уже содержит возможность интерсубъективного единства, отношения к сознанию вообще. Мы видели, что это отношение незавершенных перцептивных суждений к сознанию в целом совершенно аналогично тому, посредством которого единство апперцепции вносит порядок в многообразие чувственного, причем оно также действительно и в этом втором высшем процессе, ибо в нем уже в силу размышлений над тем, что содержится в нем самом, оно признает его общезначимым; сознание в целом есть не что иное, как размышление единства апперцепции над тем, что в нем объединено.
Решающим для этой точки зрения является то, что во втором издании при дедукции термина «сознание вообще» оно вновь почти полностью изымается, а его место в совершенно аналогичной в остальном аргументации prolegomena вновь заполняется единством апперцепции, при этом весьма существенное дополнение «объективное» не может оставить сомнений в том, что Кант имел в виду под этим термином в этой новой для него позиции. Фактически, мы должны различать две версии единства апперцепции, я бы сказал, две стороны: субъективную, которая возникает только в первом издании и на которую в процессе формирования системы впоследствии переходят только функции формирования понятий и вынесения перцептивных суждений, и объективную, которая делает возможным интерсубъективный контекст мышления с помощью эмпирических суждений. Необходимо более подробно остановиться на этом «делает возможным». Ведь эмпирическое суждение ни в коем случае не означает, что каждое сознание должно теперь выносить такое же суждение, но оно лишь призвано выразить, что благодаря ему каждое сознание поставлено в положение, позволяющее ему выносить его, поскольку по форме оно не ограничено индивидуальным сознанием. Суждение опыта не всегда должно быть материально истинным, более того, оно может содержать самые большие ошибки, но в то время как суждение восприятия никогда не может быть опровергнуто, в то время как никто не может доказать мне, что сахар сладкий, когда я нахожу его горьким, суждение опыта имеет оспоримую форму, и только это делает его возможным компонентом науки. Именно из этого обсуждения эмпирических суждений и возникает наука; само это обсуждение является ее методом, а наука в своем совершенстве – идеалом, к которому мы приближаемся тем больше, чем больше нам удается перенести суждения с субъективной стороны апперцепции на объективную, то есть сделать наше индивидуальное мышление все более доступным требованиям интерсубъективного. Но как мы можем сказать a priori, что каждое ощущение должно соответствовать формальным условиям времени и пространства, так же мы можем сказать a priori, что каждое научное знание должно соответствовать условиям объективного единства апперцепции, которая является формой интерсубъективного мышления в целом.
Итак, мы представили положение единства апперцепции для теоретической философии Канта в целом, но полезно несколько подробнее осветить его отношение к смежным понятиям, а именно к понятию внутреннего чувства, чтобы и в этом направлении провести более четкое разграничение. Это тем более важно для меня, что я нахожусь здесь в противоречии с одним из самых значительных выразителей кантовской философии и поэтому хотел бы обосновать свою точку зрения: Коген говорит (Теория опыта Канта, стр. 154):
