Непоправимость зла - страница 16

Наконец, мне в голову пришла вполне житейская мысль: «А чем питаться в побеге?» Из разговоров взрослых я знал, что женщины, ушедшие в побег, собирались выкапывать картошку из-под неубранной ботвы и печь ее на костре. Несколько раз, когда я оставался за старшего в детском бараке, чтобы вовремя закрыть заслонкой вьюшку в печной трубе, я пек на горячих с синими огонечками-перебегунчиками угольках по одной-две картофелины, которые доставал из угла темного тамбура; там куча картошки лежала навалом между заготовленными заранее гробиками для умерших малышей. Но в дальнейший побег много сырой картошки с собой не возьмешь. И я придумал накапливать под матрасом сухари. С этого момента началась практическая подготовка побега.

Сладостно было после вечерней поверки мечтать о побеге: я живо представлял себе, как считаю столб за столбом по дороге на железнодорожную станцию; как вороны каркают мне вслед, как кукует кукушка. Я воображал себе сирень и черемуху, ландыши и землянику, лесную малину и чернику, лютики и ромашки. Все это в разные времена я видел в мордовских лесах вокруг нашего лагеря в Потьме. С трех лет расконвоированные воспитатели выводили нас гулять в окрестных лесах и лугах, в полях и песчаных карьерах. Мы очень любили эти короткие прогулки, и вот теперь все это слилось в моем воображении в одну волшебную картину мечты о побеге из лагеря.

Пришлось думать еще об одной проблеме: сам я из-за полиомиелита ходить не мог; мне нужно было опираться на посох, специальную палку; специальных палок или костылей для детей-инвалидов в Потьме не было. Мне выстругали простую палку, просто деревяшку, без рукоятки. Пока я ходил мало – по зоне, или по детскому участку, или до северной ограды, чтобы позвать Риту Ивановну на работу, палка меня выручала. Но если я двигался много, она изъязвляла мою ладонь на левой руке: детский паралич поразил мою левую ногу и надо было опираться на палку левой рукой. С опорой на левую руку, продленную палкой до земли, ходить очень трудно, и я не сразу этому научился. В качестве дополнительной опоры я использовал плечи какого-либо мальчика из нашей группы, который соглашался мне помочь. Так я и передвигался по бараку и по детскому двору: левой рукой опираясь на палку, а правой – на плечо моего друга. К своему стыду, за бегом дней и лет, флуктуации и пертурбацией жизни, я совсем потерял из памяти его имя, поэтому буду звать его в дальнейшем Витей Аношиным – это очень близко к тому, кто помогал мне реально готовить тот фантастический детский побег из лагеря.

Все было очень серьезно. Мы вместе начали готовить сухари, пряча куски хлеба под матрац. Во время общегрупповых детских игр, «хороводов» и прочей ерунды мы с Витей уходили куда-нибудь в уголок и я с упоением рассказывал о нашем побеге: как мы пойдем, направляемые столбами и звуками паровозных гудков, что увидим по дороге, какие цветы и ягоды, какие деревья и каких птиц встретим по пути. Витя слушал меня заворожено, потом сам начинал фантазировать, как нам будет хорошо и свободно на воле, можно будет вволю лазить по деревьям.

Наконец настал срок бежать из лагеря. Мы решили сделать это ночью, когда можно незаметно подкрасться к воротам и тихонько пролезть в углубление под ними. Я не мог заснуть и ждал, когда пройдет ночная поверка. Когда охрана закончила поверку, я не торопясь оделся, разложил по карманам накопленные сухари и стал будить Витю. Он заснул очень крепко, крепко-накрепко заснул. Я начал его расталкивать. Он открыл глаза и с недоумением посмотрел на меня. «Витя, одевайся», – сказал я шепотом, но он лег на другой бок и снова заснул. Чугунный рельс пробил час ночи. Надо было поспешать, но Витя никак не хотел просыпаться. Тогда я начал расталкивать его. Наконец, он сел в кровати и громко заплакал. Прибежала ночная няня, стала его успокаивать, а на меня глянула мельком. Я успел спрятаться под одеялом. Инцидент был исчерпан – побег отменялся.