Подвёл незнакомец Олега к бане. Пока шли, князь неловко спотыкался. Глаза в порядок приводил. Кулаком нещадно тёр. Но мутно всё вокруг. В бане жар ворвался в горло и нещадно резать стал. Кашель грудь ломил.
– Я князь рода Чурова. – наконец Олег хрипло выдавил. Не услышал незнакомец будто. Князь поймал его за руку. – Я Олег из Чуровского рода. Меня, наверно, ищут.
– Ты знаешь Чура? – вопросил вдруг незнакомец.
– Что? Нет! Я князь Перуна.
– Перуна? Ты, мой дорогой, наверно, повредился здесь вот. – незнакомец положил ладонь на маковку Олега. – Как можно быть князем Перуна? Выше Перуна ведь нет.
Олег замолк, качнув башкой. Куда он попал? Как можно не знать про Перун? Но незнакомца убеждать он нынче был без сил.
Глаза Олег тёр. Что с глазами? Князь понять не мог. Видно, повредил в реке. Или что ещё…
Выпарив Олега, странный человек отвёл князя к той же постели из соломы. Дал выпить ему вновь отвар. Князь стойко пережил его. После накрылся покрывалом и отвернулся к стенке.
Эка молодец!
Греза в сумраке сидела на подножье ложа. Гляделась в зеркало княжна, кое преподнесла Дарья. Как же оно чудно. Позабыла дома своё такое Греза. Думала, что в Свароге его ей будет не достать.
Украшений не снимая, Греза аккуратно поправляла свои космы и платье оправляла. Княжна ожидала прихода Камуса. Солнце ушло за горизонт. Ночка наступала. Свечи и лучины постельную уж освещали.
Жофарушка с Адамкой спать ложились в соседней ложнице хором, в коих они ночевали. Греза слушала, как няня им сказывает сказку. Тоскливо было от того, что Камус не хотел делить постельную с детьми. Не помогли даже слова, мол, ложницу одну им могут для ночёвки дать лишь. Его слово – и их две. Как же он полюбит чад, если слова Дарьи – правда? «Муж любить кого-то начинает, когда заботится о нём…» Но Камус даже не глядел на их сыновей. Только имена им дал. А как умерла их доченька после рожденья, единое, что он сказал: «Не последняя. Брось плакать». Греза убита была горем и его словами. Без сил тогда лишь попросила его вон уйти. А он и ушёл… на следующий день в плаванье. Прощаясь, он к ней подошёл, лежащей в ложе, поцеловал главу. Она ж к нему не повернулась. В молчании расстались. Но слова его застряли в её сердце. Он детей не любит. Как защитит он их от окруженья своего, когда столкнутся чада с ними? Адамка же так часто плачет. Не пошёл нравом в отца. Добрый, чувственный, пугливый. Жафарушка так мал. Пузырики пускает. Так ясно улыбается. Что же делать Грезе?
Княжна в своей задумчивости услышала – дверь отворилась. Сердце её, как обычно, подскочило. Он вошёл. Греза, в зеркало глядя на Камуса, тихо вопросила:
– Когда ты уплываешь?
Камус удивлённо бровь выгнул, кинув:
– К чему спрос?
– Ты говорил то, что привёз меня с сынами, чтоб оставить на заботу братьев. Значит, ты отбыть обязан. – Греза ровно изрекла. Камус протянул:
– Возможно, как узнаем, кто виновен в покушеньях, – уплыву.
– А коли не узнаете?
Камус не ответил. На него взглянула Греза уже напрямую. Он на неё смотрел спокойно, не отрывая взор. Никогда ответа с таким молчаньем не давал. Вздохнула княжна удручённо.
– Мне рассказала Дарья, что ты говоришь другим, как меня ломаешь.
– Занятно. – Камус прошёл к умывальне. – Ты хочешь, чтоб я делал всё, о чём говорил?
– Нет, но за…
– Закончим трёп.
Обижено княжна вдруг резко руки на груди скрестила.
– Ну и пошёл вон, раз трёп мой не устроил.
