Полярники крепко «тяпнули» и закурили «штатовских» сигарет. Между столами бродил сухонький старичок-ненец. Его знали все, это был сын знаменитого в давнюю пору первого «президента» Новой Земли – ненца Тыко Вылко. Дядя Ваня, так звали старичка, недавно снялся в эпизоде фильма «Великий Самоед». В эпизоде, без слов дядя Ваня сыграл чудно мудрого молчаливого ненца, дымившего трубку. Он этим очень гордился и поэтому третий месяц отказывался возвращаться к себе в стойбище к необразованным и далеким от высокого кинематографа соплеменникам. Поэтому дядя Ваня и бродил в кабаке, между столиками полярников. Периодически он останавливался у какого-нибудь столика, стучал по нему кулачком и спрашивал как-то утвердительно: «Я артист?! Артист?!» – народ немедленно соглашался, что дядя Ваня артист такой, каких свет не видывал, не просто артист, а великий! Остальные, сыгравшие в фильме ему в подметки не годятся. Правда, режиссер хороший мужик, но тоже не артист. Дядя Ваня выпивал, поднесенный стаканчик, и продолжал обход. После нескольких кругов он «вырубался» и добродушные мужики бережно укладывали дядю Ваню на лавочку у входа, заботливо накрыв кожушком.
Сергей с Николаевичем, еще посидев некоторое время, решили прогуляться. Дойдя до магазина, механик решил затариться одеколоном «Ландыш серебристый». Понимая, что это минимум на зимовку, то есть на год, Петруша купил целую коробку. Он всей своей грубой душой старшего механика любил этот запах, отвратительный запах хреновой парикмахерской. Этот же запах нравился и лучшему корешу Петруши, котяре Чебурахе. После бани Петруша и Чебураха воняли ландышем на всю кают-компанию. Потом, парочка шла к себе в кубрик перестилать постельное белье. На этот счет у Петруши были свои мысли. Он брал на складе рулон простынной ткани и клал его вместо подушки в изголовье, предварительно отмотав на длину матраца кусок. Следующая баня и Петруша отрезал грязный кусок, отматывая следующий. Обычно к концу года под головой ничего не оставалось, и Петр Николаич шел опять на склад. Чебураха после походов по тундре и ловли лемминга лез на кровать с грязными лапами и наглой мордой. Соответственно простынь пачкалась с невероятной скоростью.
У входа в магазин стояли нарты запряженные оленями. На них сидели ненцы одетые, несмотря на довольно теплую погоду в свои малицы. Из лабаза с видом победителя выпал еще один ненец, держа под мышкой две коробки французского мужского одеколона. Сев на нарты, он достал ведро и ссыпал все содержимое коробок туда. Серега с Петрушей остолбенели. Далее ненец взял камень и раздолбал весь одеколон к хренам собачьим. Петруша лаконично сказал: «Пипец!» Но все оказалось достаточно прозаично. Ненец обмотал ведро марлей и разлил содержимое в котелки. Далее начался пир, впервые в жизни полярники наблюдали, как сугудай и оленину запивают французским одеколоном!
– Насяльник! Насяльник! Серега оглянулся. Перед ним стоял малец ненец лет шести. В торбазах, малице и старой офицерской фуражке со сломанным козырьком, он являл собой нечто! Фуражка была явно велика, и если бы не уши, то слезла бы до подбородка. Малец явно хватанул одеколона, поскольку смотрел смело, даже не вытирая соплей: «Насяльник! Закурить давай!?» Николаевич оторопел: «Ты чо куришь?» Малец шмыгнул соплей: «Иссе как! Петруша произнес свое традиционное: «Пипец!», – и выдал мальцу сигарету.
