И когда появляется она, готовая заниматься… С тобой… Когда свершается чудо, и исполняется то, или почти исполняется… Нет, в песне всё-таки не совсем точно: самое главное начинается после второго, третьего, четвёртого раза, когда она понимает, что тоже обладает, да, именно-таки владеет тобой безраздельно… А с другой стороны, ты ведь тоже не особо сопротивляешься, вовсе нет. Ты становишься очень активен и в мгновение ока успеваешь наделать разных дел, о которых, если честно, то и вспоминать не хочется. И так вы оба беззастенчиво и неуёмно идете, каждый своей дорогой, а на деле – до ужаса эгоистично пользуетесь друг другом и даже не в состоянии этого понять. Ты хочешь только одного, а она… Она это знает или чувствует, что одно и то же, и… торгуется. Просто бывают разные ставки. Бывает, ей нужна ответная любовь, а бывает… Но любовь-то – это самое дорогое…
А вообще, как в ретроспективе всё легко оценивать да анализировать! Подумать только, каким я, однако, был сумасшедшим! Какими мы были наивными, какими юными и какими ужасными! Действительно – полузверьми. Да разве в песне это расскажешь? Тут романа не хватит. Или двух».
* * *
Так получилось, что дня три назад Костя подвозил до дома одну хорошую знакомую, жену своего не менее хорошего приятеля и даже друга. Ничего не подумайте, дело было совершенно законное, просто у мужа на работе случился внезапный аврал и он не смог почтить своим присутствием очередные посиделки.
Уже в глубине искомого квартала пришлось притормозить, ибо проезд загораживала равномерно мигавшая аварийными огнями машина. Однако оставшийся зазор выглядел допустимым, и Костя начал черепашьим ходом протискиваться вперёд. Поравнявшись с препятствием, он автоматически посмотрел направо и заметил определённое шевеление за слегка запотевшими стёклами. И не удержался, чтобы не прокомментировать:
– Ага, понятно, имеет место акт затянувшегося прощания возлюбленных, – и добавил ещё какую-то глупость. Вроде того, что раз уж так, то можно было бы и поудачней запарковаться. Его соседка поначалу никак не отреагировала. Но несколько минут спустя почему-то качнула головой и сказала куда-то в воздух:
– Да, сейчас уже и не представить – действительно, было очень тяжело расстаться, даже совсем ненадолго. Невозможно уйти, закрыть дверь, дожить до завтрашнего дня. Теперь просто не верится – неужели это было на самом деле?
Костя ничего не ответил, ибо понял, что обращались не к нему. Или, может быть, даже не обращались, а просто констатировали факт.
* * *
Чуть ли не тем же самым вечером, в опустевшей ароматной столовой Костя ненадолго остался наедине с другой, тоже весьма примечательной дамой, когда почти все гости вдруг одновременно вышли покурить на тесный балкончик, дотрагивавшийся до бесцеремонных веток обширного и упрямого клёна, который своими корнями начинал уже подбираться к фундаменту.
– А скажи мне, Костенька, одну вещь, – неожиданно обратилась к нему дама. – Каково оно жить без любви?
Костя слегка задумался.
– Знаешь, спокойно, – он был с нею вполне откровенен. – Даже где-то удобно.
– Так спокойно не от того, что любви нет, – возразила собеседница. – Спокойно от того, что больше не болит.
– Пожалуй, – Костя помолчал. – Только знаешь, это всё-таки так приятно, когда не болит. Конечно, скрывать не буду, немного странно. И чуть-чуть пусто. Есть ощущение неполноты, точнее, неполноценности. Понимаешь, что в жизни чего-то не хватает. И даже знаешь, чего. Но всё равно, это гораздо лучше того, что было. Честное-пре-честное. Ведь боль, как известно, ужасно противная вещь.
