У самого торца перрона к головному вагону рванулась человеческая тень. Как бы нехотя, она зависла на краю, и мертвой птицей ринулась на рельсы, но не долетела…
Удар пришелся ниже кабины, и поэтому стёкла остались целы. Вагоны артиллерийской очередью стукнулись друг о друга, кабину тряхнуло, когда она перескакивала через упрямо отступающий перед ней бугор, рельсы взвизгнули под тяжестью внезапно врезавшихся в них колёс, а пальцы до боли вцепились в ненужный тормоз. Поезд встал. Машинист повернул жёлтое лицо к напарнику: «Коля… Ты видел?.. Он сам…» «Видел», – пробормотал Коля. Он не мог признаться, что за несколько секунд до аварии почему-то отвёл глаза от путей или, если совсем честно, просто на мгновение их закрыл. От усталости, что ли?
* * *
– Ну, проснись же ты, наконец. Третий раз тебе звонят, а ты всё дрыхнешь.
– А кто там?
– Кто, кто? Не знаю. Женщина.
– Женщина – это хорошо. Я люблю женщин.
– Тогда подойди.
– Я подхожу, я подхожу, я уже подошёл. Алло. Это ты? Чего? Чего?.. Да говори нормально. Как пропал? Ничего себе. Да ты не волнуйся. Куда ты звонила, в морг?! Ну, ты даёшь. Ты чувствуешь? Ну а я чувствую, что он закатился к кому-нибудь и заложил хорошенько, а теперь ему стыдно, и он, бедный, по улицам мается. Боится, значит, твоего характера ласкового. К маме ездил?.. Ну, одно другому не мешает. Можно сначала съездить к маме, а потом ещё куда-нибудь… Ты хочешь, чтобы я приехал? Это серьёзно?.. Хорошо, сейчас приеду. Часа через полтора. Такси возьму. Да. Да. Пока.
– Случилось чего-нибудь?
– Да не знаю. Ерунда какая-то. Ленка мне звонила.
– Ленка?! Да, мне тоже показалось, но я…
– Угу. У неё исчез этот… В общем, новый её…
– То есть?
– Пропал позавчера. Поехал навещать маму на дачу и не вернулся. Она сначала думала, что он опоздал на поезд, потом, что она перепутала день, а теперь получается, что уже двое суток… И вот я вдруг должен то ли её утешать, то ли искать нашего красавца-гулёну. Чушь какая-то. Прямо в панике девочка. Вот из-за меня бы она так переживать не стала. Сейчас, чую, прихожу я к ним, а он там сидит – живой и вполне ублаготворённый. Ну да ладно, я с вокзала перезвоню, может, и не придётся ехать-то… Знаешь, а я с ней не говорил уже месяца два… Или три.
Через полтора часа он звонил в дверь очень хорошо знакомой ему квартиры. Боже, сколько было связано с этим подъездом – от первых бесконечных разговоров на глазах у проходящих соседей до последних бессмысленных объяснений рядом с бесповоротно проржавевшими за несколько лет батареями. Но не вспоминай, не вспоминай, милый! Всё ушло, ничего не воротишь, ничего больше нет, ничего, ничего больше нет.
* * *
– Привет. Ну как?
– Никак. Его нигде нет. Я всех обзвонила. Надо в милицию.
– Ты знаешь, в милицию – это довольно серьёзно.
– Я знаю, я всё знаю, какой же ты… Человек, ты понимаешь, человек пропал!.. – она сразу начала кричать.
– Леночка… – он оторопел, – Леночка…
– Что ты талдычишь: Леночка, Леночка, – сделай что-нибудь, сделай что-нибудь в конце концов! Вспомни, вспомни, как ты красиво про дружбу говорил… Что на тебя всегда можно положиться, позвать на помощь. Клялся даже. Так и сделай что-нибудь! Один раз в жизни!..
Ему немедля захотелось уйти, но он взял себя в руки. «Однако, – подумалось неожиданно, – за отчётное время её лёгкая нервность отнюдь не уменьшилась. Впрочем, возможно, что этому есть вполне объективные причины». Он криво улыбнулся.
