Несколько строк о свойствах страсти - страница 19
Гаснет небо, и тише становится город, всё равно какой. Город ждёт. Город притаился. Город помнит. А ветер себя лишь слышит. Он обижен на запахи кофе, на тепло очага. На аромат чая, который вы завариваете и тем более пьёте. Ничего не знает ветер, злой или добрый, не предчувствует. Только клокочет и стонет, не понимая сам почему. Но наша жизнь не встречается с ветром. Мы поднимаем воротник, пересекаем площадь с потухшим фонтаном и оглядываемся. Нас ждёт вечерний вокзал, выход и вход. Нас ждёт путешествие. Поезда, ничего вы не смыслите в жизни!
Вы вошли, читатель? Вы уже на платформе?
Ах, что же я! Чай-то как раз заварился, и такой душистый… Не успеваем… Термос, ни в коем случае не забудьте термос, ведь нас так долго не будет дома!
1981, 1996
Стопка вторая: Пространственные координаты
Встреча
On a dark desert highway…[1]
На юге всегда темнеет рано, не только в зимние месяцы. Но какая разница! Не свет греет людей, а тепло. А осветить пространство можно тугими лучами фонарей, лампочками, приверченными к отражателям, или слегка гудящими от напряжения прожекторами, и они будут тем экономичней и выгодней, чем меньше съедают энергии, чем направленней, матовей и холоднее их тусклая яркость.
Магазинчик стоял метрах в трёхстах от автострады, напротив бензозаправки, в маленьком неогороженном асфальтовом тупичке. За стенкой помещался салон видеопроката, и жители соседних закоулков часто останавливались на этой площадке по дороге с работы, чтобы не тратить лишнего времени. Покупали нехитрую еду и брали фильмы – разные, но чаще новые, ещё недавно мелькавшие на разворотах газет. Поэтому особенно людно было в четверг и пятницу, да и в субботу тоже. Остальные дни торговля шла ни шатко ни валко, но разорением не пахло: всё-таки при подведении баланса стеклянный придорожный параллелепипед оказывался достаточно выгодным.
Хотя трудно сказать, где в этих краях были доходные или убыточные места: город рос как-то странно, пробираясь втянув живот между невысокими холмами и привольно расползаясь в распластанных долинах. То здесь, то там вдруг вырастали блестевшие глянцевым покрытием плоские двухэтажные здания новых компаний или жилых комплексов, снабжённых непременными едко-голубыми бассейнами, а бывало, спустя несколько лет исчезали за проволочными изгородями и, скрытые от чужого глаза, тускнели, покрывались пятнами и сливались с суетливо бурлящей тропической порослью. Оттого менялось направление и переплетение людских потоков, струившихся утром на работу, а вечером домой, оттого торговые успехи и неудачи нельзя было предвидеть даже приблизительно.
Но всё это мало заботило продавца-мексиканца – не увольняют, и ладно. Работал он почти каждый день, выручку сдавал исправно, а перед уходом, ближе к полуночи, протирал широкой шваброй проходы между стойками с товаром. Погода чаще всего стояла сухая, спрятанный за холмами океан лишь изредка насылал дожди в притаившуюся неподалёку пустыню, поэтому грязи было немного. Зарплату мексиканцу давали наличными, но налоги он честно платил, следуя совету, полученному ещё дома до отчаянного броска через северную границу. Тогда кто-то объяснил ему, а он поверил и с той поры не проверял, что за десять лет уплаты налогов полагается самая настоящая пенсия, но что получить её можно будет, только когда тебе стукнет шестьдесят два. Таким образом, до выработки пенсии оставалось целых шесть лет (точнее, шесть лет и полтора месяца), а до шестидесяти двух – ещё больше, но Пабло не унывал. Семьи у него пока не было, поэтому лишние расходы ему не грозили, наркотиками он не баловался, разве что выкуривал на какой-нибудь вечеринке наполненную сладкой травой пахитоску-другую, а церковь посещал не менее трёх раз в год – на Пасху, Рождество и Успение Богородицы.